| 16/28 сентября 1838 г.
На другой день приезда нашего прислали звать нас провожать Афан<асия> Алек<сеевича> в Царское Село, куда он накануне всей семьей выехал... Итак, мы в два часа пополудни — сестрица, Маша, я и Яким Хастатов — пустились по железной дороге и в 36 минут были там. Обедали вся семья, все Аркадьевичи6, и, разумеется, и Атрешковы, Елизав<ета> Алексеевна, Миша. Представь себе Елизав<ету> Алекс<еевну> по железной дороге, насилу втащили в карету, и она там (т. е. в Царском Селе) три дня жила. Итак, все обедали с обыкновенным тебе известным шумом, спором Афанасия. А Философов не обедал, а так приходил... Очень много смеялись и, как ты знаешь, спорили, кричали... Из Царского отправились опять в 10-ть часов вечера по железной дороге. Нас из дворца отвезли в придворной линейке до галереи, это довольно далеко от дворца, где наши живут. Поехал с нами Николай Аркадьевич, Яким Хастатов, и Миша Лермонтов проводил нас и пробыл с нами до время отъезда.
8/20 октября 1838 г.
<...>третьяго дня вечер у Арсеньевой—Мишино рождение. Но его не было, по службе он в Царском Селе, не мог приехать9.
Нашей почтенной Елиз<авете> Алексеевне сокрушенье — все думает, что Мишу женят, все ловят. Он ездил в каруселе с Карамзиными. Но это не К<атенька> Суш<кова>. Эта компания ловят или богатых, или чиновных, а Миша для них беден. Что такое 20 тысяч его доходу? Здесь толкуют: сто тысяч — мало, говорят, petite fortune*. A старуха сокрушается, боится beau monde.
29 октября/10 ноября 1838 г.
Миша Лерм<онтов> сидел под арестом очень долго. Сам виноват. Как ни таили от Ел<изаветы> Алексеевны — должны были сказать. И очень было занемогла, пиявки ставили. Философ <ов> довел до сведения великого князя, и его к бабушке выпустили. Шалость непростительная, детская.
<...>зато нарисовал прекрасную картину масляными красками для тебя — вид Кавказских гор и река Терек и черкесы — очень мила. Отдал для тебя, говоря мне, чтоб я теперь взяла к себе, а то кто-нибудь выпросит и не сберется нарисовать еще для тебя. Итак, она у меня, довольно большая. Но обещал еще тебе в альбом нарисовать.
10/22 января 1839 г.
У нас очень часто веселье для молодежи — вечера, сбирается все наше семейство. Танцы, шарады и игры, маскарады. Миша Лерм<онтов> часто у нас балагурит... Вчера делали fête de Rois*, и досталось: королева Lise Розен, а королем граф Рошелин. Все наряжались, и всё как должно — и трон, и вся молодежь наряжена, и так им было весело. Танцевали, и все без церемоний бесились. Все наши были, офицеры и Миша Лер<монтов>, Хастатов, все Столыпины и все юнкера, даже Философов.
6/18 марта 1839 г.
Представь себе Афанасья, играющего все игры, и, например, играли в коршуны. Он матку представлял, а Миша Лерм<онтов> коршуна.
24 марта/5 апреля 1839 г.
Прилагаю тебе стихи Мишины. И еще у меня есть целая тетрадка списана. При оказии пришлю. Знаю, что тебе приятно и чтоб не забыла ты читать по-русски.
10—11/22—23 мая 1839 г.
Посылаю тебе с ними Мишину картину12, и его стихи я списала. А от него самого не добьешься получить.
27 мая/8 июня 1839 г.
Миша уговорил остаться <Е. А. Арсеньеву в Петербурге>. Ненадолго — не стоит труда так далеко, а надолго — грустно расстаться — а ему уже в отпуск нельзя проситься, и так осталась.
11/23 января 1840 г.
Миша Лермонтов велел тебе сказать, что он очень рад, что получил письмо твое13, что он чувствует и будет к тебе писать непременно. Очень занят — всякой день на балах и в милости у модных дам. У Завадовской14 часто бывает. Вчера он был у нас. Все так же балагурит. Прилагаю тебе стихи его — выписала из последнего номера журнала. Он подрядился за деньги писать в журналах. Прежде все давал даром, но Елизавета Алекс<еевна> уговорила его деньги взять, нынче очень год тяжел — ей половину доходу не получить.
22 марта/3 апреля 1840 г.
Миша Лер<монтов> опять сидит под арестом, и судят его — но кажется, кончится милостиво. Дуэль имел с Барантом, сыном посла. Причина — барыни модные. Но его дерзости обыкновенные — беда15. И бедная Елиз<авета> Алексеевна. Я всякой день у нее. Нога отнималась. Ужасное положение ее — как была жалка. Возили ее к нему в караульную.
11/23 апреля 1840 г.
Миша Лерм<онтов> еще сидит под арестом, и так досадно — все дело испортил16. Шло хорошо, а теперь господь знает, как кончится. Его характер несносный — с большого ума делает глупости. Жалка бабушка — он ее ни во что не жалеет. Несчастная, многострадальная. При свидании все расскажу. И ежели бы не бабушка, давно бы пропал. И что еще несносно — что в его делах замешает других, ни об чем не думает, только об себе, и об себе неблагоразумно. Никого к нему не пускают, только одну бабушку позволили, и она таскается к нему, и он кричит на нее, а она всегда скажет — желчь у Миши в волнении. Барант-сын уехал.
8/20 мая 1840 г.
Об Мише Л<ермонтове> что тебе сказать? Сам виноват и так запутал дело. Никто его не жалеет, а бабушка жалка. Но он ее так уверил, что все принимает она не так, на всех сердится, всех бранит, все виноваты, а много милости сделано для бабушки и по просьбам, и многие старались об нем для бабушки, а для него никто бы не старался. Решительно, его ум ни на что, кроме дерзости и грубости. Все тебе расскажу при свидании, сама поймешь, где его ум, и доказал сам — прибегнул к людям, которых он, верно, считал дураками17. Он иногда несносен дерзостью, и к тому же всякая его неприятная история завлечет других18. Он после суда, который много облегчили государь император и великий князь, отправился в армейский полк на Кавказ. Он не отчаивается и рад на Кавказ, и он не жалок ничего19, а бабушка отправляется в деревню и будет ожидать там его возвращения, ежели будет. Причину дуэли все расскажу при свидании. Такая путаница всего дела, и сам виноват, не так бы строго было. Барант-сын еще не возвращался — он в Париж уехал. А толков сколько было, и все вышло от дам.
|
