На протяжении почти полутора веков не ослабляет интерес к событиям лермонтовской эпохи. Да это и неудивительно – и саму эпоху мы теперь называем «золотым веком» русской культуры, и Лермонтов – самый читаемый у нас поэт. И, может быть, именно сейчас мы стоим на пороге новых, больших и интересных открытий в области лермонтоведения. Речь идет прежде всего об «открытиях» в источниковедении, историографии. Ведь само время сейчас таково, что требуется коренной пересмотр многих первоисточников по лермонтовской теме. В забытых архивах нас также ждут свои «археологические находки». И, конечно, необходимо обратиться к тем источникам, что долгие годы были известны нам лишь на иностранных языках. Об одном из таких очень важных документов лермонтовской эпохи мы поговорим подробно.
Эта книга стала уже, пожалуй, легендой в лермонтоведении: А.Оммер де Гелль «Путешествие по Прикаспийским степям и югу России» (Париж, 1860)1. Не так давно автором этих строк был выполнен ее первый полный перевод на русский язык.2
Долгое время к данному источнику относились весьма осторожно. Прежде всего из-за литературной мистификации П.П.Вяземского.3
В 1887 году Павел Петрович Вяземский, сын поэта Петра Андреевича Вяземского, современника М.Ю.Лермонтова, в журнале «Русский архив» опубликовал «Письма и записки» Оммер де Гелль, якобы представлявшие собой перевод глав книги французской путешественницы и описывающие ее встречи с Лермонтовым на Кавказе и в Крыму осенью 1840 года. В 1993 году издательство «Akademia» выпустило полный текст этих дневников. Факт знакомства Лермонтова с Оммер де Гелль был подхвачен биографами поэта (П.А. Висковатый, П.Е. Щеголев).
Причем, публиковавшийся текст «Писем и записок» сопровождался вступительной статьей М.М.Чистяковой, написанной в духе своего времени, где французская путешественница была названа авантюристкой, «крепостницей с кнутом и розгами, циничной куртизанкой» и т.д. Французская сторона незамедлила ответить на подобные «исследования». Один из участников полемики, развернувшейся по этому поводу, Ж..Ж. Бруссон, пишет в 1934 году: «Эта О. де Гелль, возможно, что совсем не существовала». Издание же мемуаров, по его мнению, преследовало политическую цель со стороны СССР: большевики-де подсунули этот «отвратительный» текст, чтобы вести свою пропаганду. Как видим, Бруссон даже готов сомневаться в существовании Оммер де Гелль – лица, сведения о котором легко получить, раскрыв соответствующий том «Grand larjusse».
Показательно, что из чувства патриотизма, французы посоветовали господину Слониму покинуть страну, когда тот выполнил перевод тогда еще «не разоблаченной» мистификации на французский язык. Приятно осознавать, что есть на свете страна, где так рьяно защищают честь каждого своего соотечественника.
У другого участника полемики – Ж. Буланже – справедливое негодование не мешает спокойному констатированию нелепостей в публикации П.П. Вяземского. Буланже негодует на то, что Адель называет французских графов, игнорируя частицу «де». Обращается также внимание на то, что Ксавье Оммер, муж Адель, в 1839 году был пожалован Николаем 1 орденом Владимира за открытие железной руды на берегах Днепра, после чего присоединил к своей фамилии имя де Гелль, принадлежавшее его матери и идущее от древней Эльзасской ветви. Поэтому письма А.Оммер де Гелль, взятые из архива П.П. Вяземского за 1833 год и адресованные якобы ее подруге, где она пишет: «Мой жених носит аристократическую фамилию Оммер де Гелль», невозможно признать подлинными. Письма и записки уже в 1934 году действительно были отнесены к жанру литературной мистификации, а их подлинным автором назван сам П.П. Вяземский.
Но, хотя вопрос о литературной мистификации П.П. Вяземского был решен документально «окончательно и бесповоротно», споры о возможности встречи Лермонтова с госпожой де Гелль велись до сих пор, тем более, что подлинная книга французской путешественницы полностью не переводилась на русский язык до настоящего времени.
Недавно автором этих строк было получено письмо от старейшего лермонтоведа из Санкт-Петербурга Людмила Назаровой. Она пишет о том, что еще до Второй мировой войны петербургские лермонтоведы мечтали о том, чтобы подлинные путевые записки Оммер де Гелль были опубликованы на русском языке, но как-то ни у кого не дошли руки выполнить эту достаточно трудоемкую работу. Осознавая то, что публикация текстов книги А. Оммер де Гелль – задача крайне актуальная в современном лермонтоведении, автор данной публикации выполнила первый полный перевод книги А.Оммер де Гелль.
И вот сегодня, располагая этим переводом французского издания, мы должны признать книгу французской путешественницы замечательным документом эпохи. Правда, сама А.Оммер де Гелль имя М.Ю.Лермонтова не упоминает на страницах книги ни разу. Так что же, снова нам придется говорить сегодня о том, что сам вопрос «М.Ю.Лермонтов и А.Оммер де Гелль» навеян лишь непонятными фантазиями? Где же кончается миф и начинается реальность?
Посмотрим, каковы основные источники, на основе которых зародилась легенда об отношениях М.Ю.Лермонтова и А.Оммер де Гелль. Их перечислить нетрудно. Это:
1. Мистификация П.П. Вяземского «Лермонтов и г-жа Гомер де Гелль в 1840 году».
2. Свидетельство 1841 года барона Е.И. фон-Майделя об увлечении Лермонтова г-жой А. Оммер де Гелль, известное в пересказе П.К.Мартьянова.
3. Экспромт
Mon cher Michel!
Оставь Adel…,
обнаруженный И.А. Гладыш в 1963 году в Центральном государственном архиве, авторство которого вызывает сомнение, что где все-таки упоминается это имя Adel, ставшее легендой в биографии Лермонтова.
Можно также с большой натяжкой отнести сюда еще два момента: убежденность одного из солиднейших исследователей кавказского периода творческой биографии Лермонтова – Л.П. Семенова в том, что поэт осенью 1840 года ездил тайно от своего начальства в Крым4, где, по утверждению Е.И. фон-Майделя и виделся с французской путешественницей; и смутное упоминание художницы Шаталовой о том, что, изучая подлинники многих рисунков Лермонтова, на одном из них она прочла подпись, сделанную рукой поэта – «Adel».
Надо признать, что все вышеприведенные свидетельства почти мифические: словно кому-то пригрезилось нечто. Но, сквозь призрачный туман четко высветилось имя «Adel».
Неужели вся легенда о последнем увлечении поэта зиждется только на этих весьма сомнительных источниках? (Если, конечно, не брать в расчет до странности схожих по своей образности стихов Лермонтова и госпожи де Гелль). Да ведь это, пожалуй, и не источники вовсе (за исключением свидетельства Майделя), а так… «свободные намеки..». Говоря словами поэта:
Ах, если ты меня поймешь,
Прости свободные намеки;
Пусть истину скрывает ложь:
Что ж делать. – Все мы человеки.
Давайте пойдем методом исключения. Допустим, П. Вяземский никогда не писал своей литературной мистификации. И.А. Гладыш не находила экспромта с именем «Adel». Майдель не делился своими воспоминаниями с Мартьяновым, сам поэт никогда не был в Крыму. Ну а Шаталова… Бог знает, что ей там могло привидеться (тем более, что ее сейчас и критикуют-то именно с этих позиций, не находя подчас более веских аргументов для того, чтобы отринуть все то, что было сделано исследовательницей).
И когда перед нами останется лишь одна реальность, которую нельзя исключить: книга А.Оммер де Гелль «Путешествие по Прикаспийским степям и Югу России», изданная в Париже в 1860 году; когда мы внимательно прочтем и проанализируем ее, а затем спросим себя: «Дает-ли она нам возможность связать материалы, содержащиеся в ней, с именем Лермонтова?», наш ответ будет однозначным: «Безусловно да!»
Если бы не существовало никаких других свидетельств, то и тогда мы бы связали эту книгу и ее автора с М.Ю. Лермонтовым. Потому что это ценнейший документ эпохи поэта, потому что на его страницах содержатся редкие описания встреч с людьми из непосредственного окружения Лермонтова, наконец, потому что материалы А.Оммер де Гелль дают выход на архив семейства Фадеевых, где хранились в свое время мемуары Е.А.Сушковой – автора первых воспоминаний о Лермонтове.
Мы можем также указать на связь этого архива с именем Павла Петровича Вяземского, так как первым переводчиком с французского языка ценнейших подлинных документов, связанных с поездкой по России четы де Гелль (автографа стихотворения Адель, написанного ею в Астрахани, и автографа ее мужа Ксавье, господину Фадееву), хранившихся там, стала его дочь Екатерина Павловна, в замужестве Шереметева.
Сегодня это дает нам основание снова поставить вопросы: во-первых, о подлинности «Записок» Е.А. Сушковой. Особенно той их части, которая публиковалась после смерти мемуаристки по неизвестным в оригинале автографам; и, во-вторых, о соотношении подлинных и мистифицированных материалов в таком вопросе, как «М.Ю.Лермонтов – Адель Оммер де Гелль».
Исследователи, стоявшие у истоков изучения вопроса «Лермонтов и г-жа де Гелль» подробно анализировали материалы, хранящиеся в архиве князей Вяземских, долгое время находившихся в подмосковном имении гр. С.Д. Шереметева Михайловском, в 1921 году поступивших оттуда в Центральный архив, а также материалы Остафьевского архива. Однако дальше констатации авторства псевдомемуаров Оммер де Гелль в своих рассуждениях не продвинулись.
Интересные мысли на этот счет мы встречаем у французских исследователей. Так, Ж.Буланже пишет: «Возможно, что в распоряжении кн. Вяземского было несколько писем Оммер де Гелль и на этой незначительной канве он построил весь свой роман, несколько резвый». Мысль трезвая. Только что же послужило в данном случае канвой? Где искать подлинные документы, которые легли в основу «несколько резвого романа»? В архиве Фадеевых, именно там хранились подлинные автографы письма Ксавье Оммера и стихотворения А. Оммер де Гелль, написанного в Астрахани. Причем, как нам кажется, Вяземский намечает канву не только истории последнего увлечения М.Ю.Лермонтова. Но его стараниями обозначена канва и первого значительного романа в жизни поэта, послужившего толчком к созданию раннего цикла стихов Лермонтова, известного под названием «Сушковского». К сожалению, именно материалы этого архива и не попали в после зрения исследователей. Достаточно упомянуть тот факт, что в «Лермонтовской энциклопедии», проредактированной В.А.Мануйловым, нет даже специальной статьи на имя А.М. Фадеева – автора воспоминаний, без которых не может обойтись современное лермонтоведение, так как в них речь идет о Е.А. Сушковой – адресате лермонтовской лирики, о ее родителях5, да и вообще как можно обойти это имя, когда известен отзыв о Лермонтове его дочери Е.А.Ган, а другая дочь – Надежда Андреевна – встречалась в 1881 году с первым биографом поэта – Висковатым и передала ему часть дневника Е.А.Сушковой (тетрадку 1833 года)! Но в упомянутой энциклопедии об этом семействе, в архиве которого хранился в свое время определенный круг основных источников по лермонтоведению, нет ни слова!!? Зато там есть статья на советского писателя А.А. Фадеева, так как его героиня Ульяна Громова читала в застенке лермонтовского «Демона»!
Ясно, что с таким подходом к источникам многие вопросы в лермонтоведении остаются неразрешенными до сих пор. Однако, вернемся к тому конкретному историческому материалу, который нам дает анализ такого важного источника как книга А.Оммер де Гелль «Путешествие по Прикаспийским степям и Югу России». Думается, что его можно классифицировать следующим образом:
1. Информация об историко-археологических памятниках Северного Кавказа.
2. Персоналии в истории российско-кавказских отношений.
3. Этнографические материалы.
4. Сведения о событиях Кавказской войны.
5. Материалы по истории возникновения и развития российских сел и городов.
6. Оценка явлений русской культуры.
7. Версификация материалов по Лермонтоведению.
Интересно упоминание А.Оммер де Гелль развалин древнего города Маджары, все постройки которого шли по высокому берегу реки Кумы. Маджары – крупнейший золотоордынский город Северного Кавказа, его экологический центр, имевший широкие связи, в том числе со Средней Азией. Город Маджары процветал в Х1У веке и был разрушен Тамерланом в 1395 году.
Первое сообщение об этом выдающемся памятнике прошлого сделал венгр Ш. Туркаи, эмигрировавший из Трансильвании в Россию в 1716 году, ставший впоследствии в Петербурге офицером и служивший затем в г. Сулаке на Кавказе (Дагестан). О развалинах древнего города он писал в письме из Астрахани в 1725 году.
Упоминания о Маджарах можно также найти у Гмелина, Гюльденштедта и Палласа. После них в Маджарах в 1798 г. побывал почетный член Российской Академии наук граф Ян Потоцкий. ХШ глава труда ученого, посвященного описанию его кавказского путешествия «Yoyage dans les steppes d’Astrakhan et du Caucase» ( Paris 1829), посвящена описанию его поездки в Маджары. Я. Потоцкий сообщает: «Руины Маджар занимают территорию примерно до двух миль в диаметре… удалось найти среди руин кирпичи, покрытые глазурью, похожие на те, что находят в развалинах Сарая…
Малые Маджары отстоят от Больших на двенадцать верст. Так называют группу могильных холмов, среди которых находились шесть мавзолеев, от них остался лишь фундамент…»
Адель Оммер де Гелль побывала на этом месте примерно через 50 лет. «Лошади Реброва, — пишет она, — отвезли нас в Бурген-Маджары, имение, принадлежавшее генералу Скажинскому…
Покинув Бургун-Маджары, мы пересекли местность, где в былые времена находились знаменитые Маджары, прошлое которых до сих пор – загадка для историков. От них осталось только несколько кирпичей – свидетелей их существования. Русские привезли их сюда, чтобы построить свою деревню…6
Таким образом, описание, сделанное А. Оммер де Гелль на страницах этой книги помогает представить историю разрушения древнего памятника в динамике.
Особенно обширный материал в книге Оммер де Гелль мы находим по упоминаемым в ней персоналиям. В книге содержатся крайне интересные сведения о встречах в Ставрополе ее автора с генералом П.Х.Граббе, под началом которого в 1840 г. служил М.Ю.Лермонтов.
В Пятигорске А.Оммер де Гелль поселилась в доме доктора Ф.П. Конради (1775-1848) — главного врача Управления Кавказских Минеральных Вод. Сегодня об этом человеке сохранились лишь скудные и разрозненные сведения. Между тем, Адель Оммер де Гелль упоминает, что именно доктору Конради Пятигорск обязан идеей постройки здесь беседки «Эолова арфа». Доктор был совершенно искренне убежден в том, что ее звуки благотворно скажутся на состоянии больных. Возможно, что эта история была известра М.Ю.Лермонтову, и он с легкой иронией пишет в повести «Княжна Мери» из романа «Герой нашего времени»:
-… Вы, может быть, не любите музыки?
- Напротив … музыка после обеда усыпляет, а спать после обеда здорово. Следовательно, я люблю музыку в медицинском отношении.
На страницах книги А.Оммер де Гелль мы встречаем живой и достоверный портрет доктора Федора Петровича Конради, около двух десятилетий руководившего курортной медициной на Кавказских Минеральных Водах. О нем самом в специальных работах по истории Кавказских Минеральных Вод почти не содержится каких-либо сведений. Хотя, надо признать, что нет, пожалуй, ни одной книги о Водах, в которой бы не упоминалось его имя. Получается, что единственный, достаточно живой и достоверный портрет Конради, принадлежит именно перу Адель Оммер де Гелль: «… это был человек примерно шестидесяти лет, — пишет она, — с лицом тонким и добрым, тип которого, почти утраченный, напоминал нам врачей старой школы. Одетый в черное, с широкой табакеркой в руке, жабо с хорошо сделанными складками, воротничок, доходящий до ушей, наблюдательный взгляд, лицо, как будто из пергамента, немного глуховатый – таковы были его отличительные черты».
Конради обучался в Геттингенском, Йенском и Галльском университетах. Докторское звание он получил в 1796 году в Геттингене, затем четыре года служил в городах Усляр и Гардиган в Ганновере (второй по величине провинции Пруссии). В 1805 году Конради был выписан в Россию для князя Лопухина. Со временем он был избран членом обществ испытателей природы и медико-физического при Московском университете. В 1818 году Федор Петрович был определен в тверскую врачебную управу на вакансию акушера, откуда в апреле 1822 года перевелся на Кавказские Минеральные Воды.
Ф.П. Конради активно занимался изучением целебных источников, опубликовал несколько статей и две монографии. Содержащие как его рассуждения о минеральных водах вообще, так и ценные сведения о Кавказских Минеральных источниках в частности.7
Ф.П. Конради сам открыл новый серный источник близ Кум-горы, который назвал Анненским. Он сделал, по словам А.Оммер де Гелль, « все возможное, чтобы превратить Пятигорск в настоящий земной рай». В своих стараниях он был полностью понят и поддержан императором. Большие средства и огромный труд были вложены в благоустройство Пятигорска по инициативе доктора Конради, который, по выражению французской путешественницы, выполнял здесь роль «маленького властителя». Интересно, что в период его пребывания в должности главного врача на Кавминводах М.Ю.Лермонтов дважды лечился в Пятигорске, в 1825 и 1837 гг.. и. возможно пользовался его советами.
Под именем дома Конради на плане Пятигорска 1831 года значится довольно большое здание на самом видном месте города, напротив бывшей ресторации (сегодня это место занял Госбанк). Позднее на нынешней улице Теплосерной, примерно против здания радоновых ванн, появился еще один дом Конради с довольно большим садом, который тоже не сохранился. Имеются сведения о том, что Ф.П. Конради проводил здесь опыты по разведению винограда. Об этом пишет известный путешественник, натуралист и археолог, по происхождению швейцарский француз — Фредерик Дюбуа де Монпере, побывавший в Пятигорске в 1838 году.8
Существует изореконструкция одного из домов доктора Конради, выполненная художником В.П.Васиным.
Тем ценнее представляется описание дома Ф.П. Конради в книге Адель Оммер де Гелль, где она остановилась в свой приезд в Пятигорск.
Кроме того, на страницах упомянутой книги французской путешественницы встречается упоминание имени другого чрезвычайно интересного человека – знатока
Кавказа, одного из первых его историков, участника Кавказской войны 1817-1864 гг. входившего в окружение А.П. Ермолова, высоко его ценившего – Алексея Федоровича Реброва (1776-1862). Адель Оммер де Гелль посетила его имение Владимировка, располагавшееся на реке Куме (сегодня Левокумский район Ставропольского края). А.Ф. Ребров владел также домами в Пятигорске и Кисловодске. В одном из них (Кисловодск) в 1837 году останавливался М.Ю.Лермонтов.
Вчитываясь в строки книги А.Оммер де Гелль, невольно ощущаешь, что нам становится дорого каждое слово, потому что из этих строк становится зримой эпоха.
«Ребров, хозяин Владимировки, — пишет она, — спустился навстречу нам по лестнице, и мы были приняты доброжелательно, со всей любезностью владельца поместья. Он поспешил нас устроить в прелестных апартаментах… с окнами, выходящими в прекрасный сад, где мы нашли бильярд и большую подписку «Ревю этранжер», — журнала, который достиг даже берегов Кумы».
Основоположник виноградарства и виноделия на Северном Кавказе, Алексей Федорович несомненно является интереснейшей исторической личностью. Французскую путешественницу поразили его хозяйственные способности, которые она оценила по-достоинству: «Владимировка, — читаем на страницах ее книги, — одна из самых прелестных усадеб, когда-либо виденных мною в России. По тому как ведется хозяйство этого восхитительного имения, узнается ум глубокий и изысканный… Мягкость климата позволила ему развести многочисленные тутовые плантации и открыть фабрики по производству шелка, продукция которых может соперничать с самыми лучшими шелками Прованса… Как экономиста и администратора Реброва можно сравнить с самыми выдающимися людьми Европы, он обладает такими знаниями в вопросах индустриализации, какие не содержат даже специальные книги…» (с.253-254).
Оммер де Гелль упоминает сады Реброва, наполненные всеми европейскими фруктами, множество сортов винограда (особенно ей понравился «Шираз» — без косточек). «Я также не могу забыть его восхитительное вино «Глаз куропатки», — пишет она – Ничто не льстило так самолюбию Реброва, как наши сравнения его с лучшими марками вин Франции, которые мы делали с первого до последнего дня нашего пребывания у него…»
Ну, а нашему самолюбию ничто так не может польстить сегодня, как тот факт, что человек, которым восхищались европейские путешественники, является нашим соотечественником.
Параллельно А.Оммер де Гелль упоминает о событиях Кавказской войны Х1Х века. Она рассказывает о том, что усадьба Реброва Владимировка превратилась, благодаря его стараниям, в самостройную крепость и благополучно отражала одну атаку горцев за другой.
На страницах книги французской путешественницы можно встретить еще много имен людей, оставивших свой след в истории Кавказа. Так, она упоминает лингвиста и немецкого политика, посла Пруссии в Риме, Вильгельма фон Гумбольдта (1767-1835), основателя колонии Каррас на Кавминводах Александра Паттерсона, наместника на Кавказе и главнокомандующего отдельным кавказским корпусом графа М.С.Воронцова (1782-1856), графа М.И.Платова (1751-1818) – атамана Донского Казачьего войска, генерала от кавалерии, И.Ф. Паскевича (1782-1856) – генерала-фельдмаршала, получившего от Николая 1 титул «светлейшего князя Варшавского» за подавление польского восстания в 1831 году, И.С. Тимирязева (1790-1867), занимавшего пост военного губернатора в Астрахани.
Описывая свое путешествие по Крыму, А.Оммер де Гелль говорит о том, что в Шули посетила простой домик, где долгое время жил П.С.Паллас (1741-1811) – академик, один из первых исследователей Кавказа. В той же ХУ1 главе, где говорится об этом, есть очень интересные строки: «… в Чуфут-Кале нас привела еще одна причина – уидеть поэта, живущего с юных лет на этом печальном утесе… Нашей первой заботой по прибытии было найти жилище этого раввина, построенное как гнездо орла, на кра. Скалы. Войдя в кабинет, заполненный книгами и географическими картами, мы оказались в обществе маленького старичка с длинной белой бородой, который многое рассказал нам о чести и доблести жителей Востока… Можно ли представить себе как в подобном уединении он проделал огромную работу, описывая историю племен караимов, начиная с Моисея до наших дней?» Здесь, возможно, речь идет об А. Фирковиче – известном ученом и собирателе древностей. Значение такого рода информации трудно переоценить.
Крайне интересным представляется нам упоминание А.Оммер де Гелль имени господина Тейтбу де Мариньи. Т.де Мариньи – нидерландский консул в Одессе, был членом ученых обществ (Парижского географического и др.). В 1829-1851 гг. он специально изучал юг России, берега Черного моря, оставив ценные для нас сегодня зарисовки сцен повседневной жизни кавказских горцев.
Гравюры по рисункам нидерландского консула в Одессе господина Тейтбу де Мариньи были отпечатаны в мастерской Ластейри.
Один из его рисунков представляет, согласно подписи автора, «Праздник Креста». В христианской религии известно несколько праздников Креста. Они восходят к 1У веку, когда в 326 г. Равноапостольная царица Елена, мать императора Константина, решила найти Крест, на котором распяли Иисуса Христа. Только после долгих поисков Святая царица нашла гроб Иисуса и три креста. Нужно было узнать, какой из них Крест Господень. Для этой цели Святитель Макарий прикладывал к ним поочередно вначале больного человека, который чудом исцелился, затем покойника (поблизости от Голгофы проходила похоронная процессия). Усопший тотчас воскрес. По этим чудесам был определен Крест Господень. (Один из праздников Креста так и называется: Обретенье Креста Господня). Многие захотели его увидеть. Тогда Иерусалимский Патриарх Макарий повелел высоко поднимать, то есть воздвигать крест. Отсюда произошло название еще одного из праздников Креста – Крестовоздвижение.
Но, судя по дате на рисунке – 28 июня 1818 года, Тейтбу де Мариньи наблюдал другой праздник – Изнесения Честных Древ Животворящего Креста. После Обретенья Креста Господня в Константинополе был установлен обычай выносить Честное Древо Креста на людные места для освящения. Этот праздник отмечается Церковью и в наши дни. Из алтаря на середину храма выносится деревянный крест в честь памятного события. Интересно, что верхние части креста, изображенного на рисунке, имеют не прямоугольную, а круглую форму. Это, так называемый, круглый крест.
С течением времени употреблявшийся прежде в религиозных церемониях черкесов крест приобрел форму двузубых и трезубых вил. Во время пиршеств в священных рощах они продолжали совершать возлияния в честь старых языческих божеств. Практиковались также жертвоприношения домашних животных. Убитый молнией считался счастливцем, отмеченным божеством. Еще в ХУШ-Х1Х вв. у черкесов существовал пантеон языческих богов, наряду с почитанием Ауса Георга и покровительницы пчел Мериам. «Различные суеверия, – замечает Е. Алексеева, — были сильны и при распространении христианской веры и после введения магометанства. Многие из них дожили до Х1Х века». (Е.Алексеева. Очерки по истории черкесов в Х1У-ХУ вв.// Труды Карачаево-Черкесского научно-исследовательского института. – вып.Ш, — Черкесск, 1959. – с. 3-83).
Интересно привести свидетельство самого Тейтбу де Мариньи: «К вечеру, — пишет он, — мы рискнули совершить прогулку в священный лес, расположенный неподалеку от побережья. Большой крест с закругленными в форме трефы концами освящал это религиозное место; здесь не осмеивались ни рубить деревья, ни прикасаться к чему-либо вокруг. Этот знак христианства, сохранившийся здесь, перешел к горцам от предков. Теперь они игнорируют его символику; лишь турки им рассказали легенду о том, как великого пророка хотели убить в бане, но через окно к нему явились ангелы, чтобы его спасти, и сделали ему знак следовать за ними. Тогда пророк положил свою руку на лоб и сказал, что его голова слишком велика, но ангелы сказали что нет; затем он указал на свой живот и на плечи как препятствие к побегу, и эти знаки образовали форму креста. Теперь горцы собираются вокруг него несколько раз в году, во время торжественных праздников.
Это пожилым и добродетельным людям доверяют возносить молитвы народа ко Всемогущему. Однако священники также принимают в этом участие, хотя в молодости они не щадят своей крови в битвах, имея всегда оружие против врагов. Покрытые бурками, они приближаются к кресту среди простого народа, сохраняющего глубокое молчание, и обращаются со своими молитвами к Творцу, прося у него сохранить их Большой праздник креста в священном лесу в присутствии многих черкесских князей поля, хорошего урожая и защиты от чумы. Множество маленьких свечей прикрепляются к кресту. На одной из них сжигают немного шерсти быка, только что принесенного в жертву, на голову которого льют бузу – хмельной напиток, который приготовляется из печеного хлеба или заваренной кипятком каши из просяной или кукурузной муки, предлагая ее таким образом Богу, а также кладут пресный хлеб, в который завернут сыр. Церемония заканчивается празднеством, во время которого каждый житель кантона развлекается на свой манер танцами и играми.
Таким образом, рисунок Т. Де Мариньи свидетельствует о наличии пережитков христианства в верованиях горцев Северного Кавказа еще в начале Х1Х в. Этот рисунок упоминается швейцарским французом, геологом, натуралистом, археологом – Фредериком Дюбуа де Монпере, путешествовавшим по Кавказу в 1833 году. Ссылаясь на Тейтбу де Мариньи, он рассказывает о том, как еще в 20-е годы Х1Х века в окрестностях Геленджика можно было видеть, как священники в простых бурках или войлочных плащах, приближаются, окруженные толпой народа, хранящего глубокое молчание, к кресту, который стоит в лесу, придавая ему священное значение, здесь они возносят творцу моление…»9
Сам Тейтбу де Мариньи, посетивший Черкессию в 1818 г., отзывается о черкесах как об одичалых христианах и подтверждает своим рисунком многие свидетельства о пережитках христианского учения в среде горцев.
Работая в 2001 году в фондах Государственной Национальной библиотеке Франции, мы обнаружили еще несколько рисунков г-на Тейтбу де Мариньи. Один из них крайне интересен тем, что содержит много этнографических подробностей по костюму и вооружению черкесов. Кроме кольчуг из хорошо прокованных колечек, шлемов, луков и стрел на этом рисунке мы видим кистень – оружие, редко встречающееся на изображениях кавказских горцев. Кистень был во всеобщем употреблении в России в ХУШ-Х1Х вв. Это оружие состоит из металлического шара на ремне и приспособлено для нанесения ударов. По-видимому, оно идет с Востока и занесено в Европу монголами.
Третий рисунок Т. Де Мариньи, публикуемый нами, изображает сцену мены между горцами и военными, находящимися на русской службе на Кавказской Черноморской укрепленной линии.
Таким образом, ценность материалов, содержащихся в труде А. Оммер де Гелль не вызывает никакого сомнения. Это относится и к упоминанию А. Оммер де Гелль о знакомстве с семейством Фадеевых. Нам представляется, что именно в нем содержится ключ к разгадке тайны в биографии М.Ю.Лермонтова – почему в свое время написана мистификация П.П. Вяземского.
Впрочем, связь имени В.П. Вяземского с архивом Фадеевых ставит перед лермонтоведами новые проблемы, касающиеся подлинности материалов Е.А.Сушковой – адресата лирики лермонтовской лирики. Однако, для того, чтобы проанализировать версии, возникающие в связи с этим, мы должны представить на суд читателей еще целый ряд статей, написанных по этому поводу.
1. A. Hommaire de Hell. Voyage dans les steppes de la mer Caspienne et dans la Russie meridionale. – Paris, 1860.
2. Соснина Е.Л. Два путешествия в золотой век. Пятигорск: «МИЛ», 2 003.
3. См.: Вяземский П.П. Лермонтов и госпожа Гомер де Гелль в 1840 г. // Русский Архив, 1887, IX, С. 129 – 142.
4. См.: Семенов Л.П. Новые документы о Лермонтове. – Дзауджикау, 1922.
5. Фадеев А.М. Воспоминания. – Одесса, 1897.
6. См.: Соснина Е.Л. Указ. Соч. – С.256 – 257.
7. Труды Ф.П.Конради о районе КМВ:
а) Konradie F. Annalen der Caucasischen Heilquellen. – Spb., 1824.
б) Конради Ф.П. О Кавказских Минеральных Водах //Военно-Медицинский журнал, 1825. — № 1, 3.
в) Конради Ф.П. Новейшие известия о КМВ.// Военно-Медицинский журнал, 1826 г., № 1.
г) Конради Ф.П. Рассуждение об искусственных минеральных водах, с приобщением новейших известий о Кавказских Минеральных источниках. – С-Петербург, 1831.
8. Dubois de Montpereux. Voyage autour du Caucase… . — T.IV. – Paris, 1839. – P. 481.
9. Дюбуа де Монпере Ф. Путешествие вокруг Кавказа … . – Т.I. – Сухуми, 1937. – С. 54.
|
