Воображение рисует нам великих людей либо красавцами, либо уродами. Лермонтов не был красив, но и не так безобразен, каким рисуют его и каков он на памятнике; скулы там слишком уж велики, нос слишком неправилен; волосы он носил здесь летом коротко остриженными, роста был среднего, говорил приятным грудным голосом, но самым привлекательным в нем были глаза — большие, прекрасные, выразительные. Характера он был неровного, капризного: то услужлив и любезен, то рассеян и невнимателен. Он любил повеселиться, потанцевать, посмеяться, позлословить; часто затевал пикники и кавалькады, причем брал на себя нелегкую обязанность распорядителя. Бывало, велит настлать досок над Провалом, призовет полковую музыку, и мы беззаботно танцуем над бездною, точно в этой комнате. Сначала многие из нас, барышень, боялись ступить на этот помост, но, глядя на Лермонтова, с увлечением носившегося в мазурке, и мы набирались смелости, потом привыкли, танцевали, и — ничего... В гроте он бывал, но редко. Фантазия публики приписывает этому гроту такое значение в жизни поэта, какого в действительности не было. Некоторые действующие лица в «Герое нашего времени» взяты автором, так сказать, с натуры; по крайней мере, в Грушницком многое напоминает Кулебякина-Немирного: в княжне Мери можно найти сходство с m-lle Киньяковой3, Вера списана с личности, в которую Лермонтов был влюблен и которая не жила в Пятигорске4. Печорин — тип тогдашних молодых людей... В течение последнего месяца он бывал у нас ежедневно; здесь, в этой самой комнате, он охотно проводил вечера в беседе, играх и танцах. Бывало, сестра заиграет на пианино, а он подсядет, свесит голову на грудь и сидит так неподвижно час и два. Никому он не мешает, никто его и не тревожит.
Зато как разойдется да пустится играть в кошки-мышки, так удержу нет! Бывало, поймает меня во дворе, за кучей камней (они и сейчас лежат там) и ведет торжественно сюда... Сестре моей он вписал в альбом несколько стихотворений... С будущим мужем моим был в родстве и дружеских отношениях... Не знаю, правда ли, что Лермонтов прочел письмо к Мартынову, но только они постоянно пикировались, хотя были между собою на «ты»: Лермонтов называл его обыкновенно «Мартышкой» и иными кличками. Мартынов был глуповат, но — красавец и любимец барышень, что часто раздражало поэта. Тут же, у нас, 13 июля они немного повздорили, потом ушли вместе с Л. С. Пушкиным и кн. Трубецким. Впоследствии я узнала, что Мартынов, выйдя на улицу, погрозил ему отучить от затрагивания в обществе, на что получил в ответ:
— Вместо угроз лучше делать дело... Меня не запугаешь, я не боюсь дуэли.
На следующий день Мартынов, принявший эти слова за вызов, послал к нему секундантов, которые приложили немало усилий, чтоб расстроить дуэль, но старания их были напрасны; пришлось обсудить условия и наметить место встречи противников. Лермонтов заявил, что намерен поехать 15 июля в немецкую колонию Каррас, куда он часто ездил верхом один или в обществе приятелей и дам, он предложил противнику и всем секундантам встретить его на обратном пути, что произошло около 7 часов вечера на склоне Машука. Все сошли с коней, секунданты зарядили револьверы, расставили дуэлянтов и дали знак стрелять. Лермонтов подошел к барьеру и стоял спокойно, подняв пистолет вверх, а Мартынов стал долго прицеливаться, чем вызвал упрек секундантов, намеривавшихся уже развести их, но раздался выстрел, и пуля была в груди поэта, сраженного наповал. В это время мы сидели у окна, не зная ничего о дуэли. Разразилась гроза, дождь усиливался. Мимо окна проскакал Мартынов, спешивший явиться к коменданту и доложить о дуэли; один из секундантов поехал за доктором, другой — за дрогами...
После дуэли Мартынов был арестован, но не надолго, помню его спустя недели две разгуливающим по бульвару в белой черкеске, в черном бархатном бешмете на красной подкладке: он, видимо, бравировал своим поступком; это был фат, довольно глупый и льстивый в разговоре, но очень красивый...
В кармане жилета Лермонтов носил всегда карандаш, который я храню уже 48 лет, но никогда еще им не писала5.
|