| В одном из последних номеров журнала «Русский вестник» мы прочли в повести г. Маркевича «Две маски» следующую невероятную фразу: «и Лермонтов, скажу мимоходом, был прежде всего представитель тогдашнего поколения гвардейской молодежи». Это столько же верно, как если б мы написали, что Пушкин был представитель придворной молодежи, потому что носил камер-юнкерский мундир, как Лермонтов лейб-гусарский. Так как из знакомых и друзей поэта я остаюсь едва ли не один из последних в живых и на меня пал жребий быть свидетелем последних его дней и смерти, то я считаю своим долгом восстановлять истинное понятие о нем, когда оно нарушается такими грубыми искажениями, как вышеприведенное заявление Г. Маркевича. Впрочем, может быть, что в тех видах, в коих редактируется «Русский вестник», требуется именно представить Лермонтова и Пушкина типами великосветского общества, чтобы облагородить описание этого общества и внушить молодому поколению, не знавшему Лермонтова, такое понятие, что гвардейские офицеры и камер-юнкеры тридцатых годов были все более или менее похожи на наших двух великих поэтов по своему высокому образованию и образу мыслей. Но это не только неверно, но совершенно противоположно правде, и фразу г. Маркевича надо переделать так, что Лермонтов был представитель направления, противного тогдашнему поколению великосветской молодежи, что он отделился от него при самом своем появлении на поприще своей будущей славы известными стихами «А вы, надменные потомки», что с того дня он стал в некоторые, если не неприязненные, то холодные отношения к товарищам Дантеса, убийцы Пушкина, и что даже в том полку, где он служил, его любили немногие.
В статье моей о смерти Лермонтова, напечатанной в «Русском архиве», я позволил себе сделать легкий очерк тогдашнего настроения высшего петербургского общества: парады и разводы для военных, придворные балы и выходы для кавалеров и дам, награды в торжественные сроки праздников 6 декабря, в Новый год и в пасху, производство в гвардейских полках и пожалование девиц во фрейлины, а молодых людей в камер-юнкеры — вот и все, решительно все, чем интересовалось это общество, представителями которого были не Лермонтов и Пушкин, а молодцеватые Скалозубы и всепокорные Молчалины. Лермонтов и те немногие из его сверстников и единомышленников, которых рождение обрекло на прозябание в этой холодной среде, сознавали глубоко ее пустоту и, не зная куда деться, не находя пищи ни для дела, ни для ума, предавались буйному разгулу, — разгулу, погубившему многих из них; лучшие из офицеров старались вырваться из Михайловского манежа и Красносельского лагеря на Кавказ, а молодые люди, привязанные родственными связями к гвардии и к придворному обществу, составляли группу самых бездарных и бесцветных парадеров и танцоров.
Эта-то пустота окружающей его светской среды, эта ничтожность людей, с которыми ему пришлось жить и знаться, и наложили на всю поэзию и прозу Лермонтова печальный оттенок тоски бессознательной и бесплодной: он печально глядел «на толпу этой угрюмой» молодежи, которая действительно прошла бесследно, как и предсказывал поэт, и ныне, достигнув зрелого возраста, дала отечеству так мало полезных деятелей; «ему некому было руку подать в минуту душевной невзгоды», и, когда в невольных странствованиях и ссылках удавалось ему встречать людей другого закала, вроде Одоевского, он изливал свою современную грусть в души людей другого поколения, других времен. С ними он действительно мгновенно сходился, их глубоко уважал, и один из них, еще ныне живущий, М. А. Назимов мог бы засвидетельствовать, с каким потрясающим юмором он описывал ему, выходцу из Сибири, ничтожество того поколения, к коему принадлежал.
К сожалению, Лермонтов прожил весь свой короткий век в одном очень тесном кружке и прочие слои нашего русского общества знал очень мало. Поэтому его описания и относятся почти исключительно к высшему кругу великосветского общества, в коем он вращался и который изучил верно и глубоко. Но он не был представитель этого общества, а, напротив, его обличитель и противник, и он очень бы оскорбился, а может быть, и посмеялся, если б кто-нибудь «мимоходом назвал его представителем гвардейской молодежи тогдашнего поколения».
|
