| Давно тому назад, в городе Тифлизе, жил один богатый турок; много аллах дал ему золота, но дороже золота была ему единственная дочь Магуль-Мегери; хороши звезды на небеси, но за звездами живут ангелы, и они еще лучше, так и Магуль-Мегери была лучше всех девушек Тифлиза. Был также в Тифлизе бедный Ашик-Кериб; пророк не дал ему ничего, кроме высокого сердца и дара песен; играя на саазе (балалайка турецкая) и прославляя древних витязей Туркестана, ходил он по свадьбам увеселять богатых и счастливых; на одной свадьбе он увидал Магуль-Мегери, и они полюбили друг друга. Мало было надежды у бедного Ашик-Кериба получить ее руку — и он стал грустен, как зимнее небо.
Вот раз он лежал в саду под виноградником, и, наконец, заснул; в это время шла мимо Магуль-Мегери с своими подругами; и одна из них, увидав спящего ашика (балалаечник), отстала и подошла к нему: "Что ты спишь под виноградником,-; запела она,- вставай, безумный, твоя газель идет мимо"; он проснулся — девушка порхнула прочь, как птичка; Магуль-Мегери слышала ее песню и стала ее бранить. "Если б ты знала,-отвечала та,- кому я пела эту песню, ты бы меня поблагодарила: это твой Ашик-Кериб".-- "Веди меня к нему",- сказала Магуль-Мегери; и они пошли. Увидав его печальное лицо, Магуль-Мегери стала его спрашивать и утешать. "Как мне не грустить,- отвечал Ашик-Кериб,- я тебя люблю,- и ты никогда не будешь моею".- "Проси мою руку у отца моего,- говорила она,- и отец мой сыграет нашу свадьбу на свои деньги и наградит меня столько, что нам вдвоем достанет".- "Хорошо,- отвечал он,- положим, Аяк-Ага ничего не пожалеет для своей дочери; но кто знает, что после ты не будешь меня упрекать в том, что я ничего не имел и тебе всем обязан; нет, милая Магуль-Мегери, я положил зарок на свою душу: обещаюсь семь лет странствовать по свету и нажить себе богатство либо погибнуть в дальних пустынях; если ты согласна на это, то по истечении срока будешь моею". Она согласилась, но прибавила, что если в назначенный день он не вернется, то она сделается женою Куршуд-бека, который давно уж за нее сватается.
Пришел Ашик-Кериб к своей матери, взял на дорогу ее благословение, поцеловал маленькую сестру, повесил через плечо сумку, оперся на посох странничий и вышел из города Тифлиза. И вот догоняет его всадник,- он смотрит -это Куршуд-бек. "Добрый путь,- кричал ему бек,- куда бы ты ни шел, странник, я твой товарищ"; не рад был Ашик своему товарищу, но нечего делать; долго они шли вместе, наконец завидели перед собою реку. Ни моста, ни броду. "Плыви вперед,- сказал Куршуд-бек,- я за тобою последую". Ашик сбродил верхнее платье и поплыл; переправившись, глядь назад — о горе! о всемогущий аллах! Куршуд-бек, взяв его одежды, ускакал обратно в Тифлиз, только пыль вилась за ним змеею по гладкому полю. Прискакав в Тифлиз, несет бек платье Ашик-Кериба к его старой матери. "Твой сын утонул в глубокой реке,- говорит он,- вот его одежда". В невыразимой тоске упала мать на одежды любимого сына и стала обливать их жаркими слезами; потом взяла их и понесла к нареченной невестке своей, Магуль-Мегери. "Мой сын утонул,- сказала она ей,- Куршуд-бек шривез его одежды; ты свободна". Магуль-Мегери улыбнулась и отвечала: "Не верь, это все выдумки Куршуд-бека; прежде истечения семи лет никто не будет моим мужем",- она взяла со стены свою сааз и спокойно начала петь любимую песню бедного Ашик-Кериба.
Между тем странник пришел бос и наг в одну деревню; добрые люди одели его и накормили; он за то пел им чудные песни; таким образом переходил он из деревни в деревню, из города в город; и слава его разнеслась повсюду. Прибыл он, наконец, в Халаф; по обыкновению, взошел в кофейный дом, опросил сааз и стал петь. В это время жил в Халафе паша, большой охотник до песельников; многих к нему приводили — ни один ему не понравился; его чауши измучились, бегая по городу; вдруг, проходя мимо кофейного дома, слышат удивительный голос; они туда. "Иди с нами к великому паше,- закричали они,- или ты отвечаешь нам головою".- "Я человек вольный, странник из города Тифлиза,- говорит Ашик-Кериб,- хочу пойду, хочу нет; пою когда придется, и ваш паша мне не начальник". Однако, несмотря на то, его схватили и привели к паше. "Пой",- сказал паша, и он запел. И в этой песне он славил свою дорогую Магуль-Мегери; и эта песня так понравилась гордому паше, что он оставил у себя бедного Ашик-Кериба. Посыпалось к нему серебро и золото, заблистали на нем богатые одежды; счастливо и весело стал жить Ашик-Кериб и сделался очень богат; забыл он свою Магуль-Мегери или нет, не знаю, только срок истекал, последний год скоро должен был кончиться, а он и не готовился к отъезду. Прекрасная Магуль-Мегери стала отчаиваться; в это время отправляется один купец с керваном из Тифлиза с сорокг верблюдами и восемьюдесятью невольниками; призывает она купца к себе и дает ему золотое блюдо. "Возьми ты это блюдо,- говорит она,- и в какой бы ты город ни приехал, выставь это блюдо в своей лавке и объяви везде, что тот, кто признается моему блюду хозяином и докажет это, получит его и вдобавок вес его золотом". Отправился купец, везде исполнял поручение Магуль-Мегери, но никто не признался хозяином золотому блюду. Уж он продал почти все свои товары и приехал с остальными в Халаф. Объявил он везде поручение Магуль-Мегери. Услыхав это, Ашик-Кериб прибегает в караван-сарай — и видит золотое блюдо в лавке тифлизского купца. "Это мое",- сказал он, схватив его рукою. "Точно твое,- сказал купец,- я узнал тебя, Ашик-Кериб; ступай же скорее в Тифлиз, твоя Магуль-Мегери велела тебе сказать, что срок истекает, и если ты не будешь в назначенный день, то она выйдет за другого". В отчаянии Ашик-Кериб схватил себя за голову: оставалось только три дни до рокового часа. Однако он сел на коня, взял с собою суму с золотыми монетами и поскакал, не жалея коня; наконец, измученный бегун упал бездыханный на Арзинган-горе, что между Арзиньяном и Арзерумом. Что ему было делать: от Арзиньяна до Тйфлиза два месяц езды, а оставалось только два дни. "Аллах всемогуищий,- воскликнул он,- если ты уж мне не помогаешь, то мне нечего на земле делать",- и хочет он броситься с высокого утеса; вдруг видит внизу человека на белом коне и слышит громкий голос: "Оглан, что ты хочешь делать?" — "Хочу умереть",- отвечал Ашик. "Слезай же сюда, если так, я тебя убью". Ашик спустился кое-как с утеса. "Ступай за мною",- сказал грозно всадник. "Как я могу за тобою следовать,- отвечал Ашик,- твой конь летит, как ветер, а я отягощен сумою".- "Правда; повесь же суму свою на седло мое и следуй". Отстал Ашик-Кериб, как ни старался бежать, "Что ж ты отстаешь?" -опросил всадник. "Как же я могу следовать за тобою, твой конь быстрее мысли, а я уж измучен".- "Правда, садись же сзади на коня моего и говори всю правду, куда тебе нужно ехать".- "Хоть бы в Арзерум поспеть нонче",- отвечал Ашик. "Закрой же глаза"; он закрыл. "Теперь открой". Смотрит Ашик: перед ним белеют стены и блещут минареты Арзрума. "Виноват, Ага,- сказал Ашик,- я ошибся, я хотел сказать, что мне надо в Каре".- "То-то же,- отвечал всадник,- я предупредил тебя, чтобы ты говорил мне сущую правду; закрой же опять глаза,-- теперь открой". Ашик себе не верит — то, что это Каре. Он упал на колени и сказал: "Виноват, Ага, трижды виноват твой слуга Ашик-Кериб, но ты сам знаешь, что если человек решился лгать с утра, то должен лгать до конца дня; мне по настоящему надо в Тифлиз".-"Экой ты, неверный,- сказал сердито всадник,- но, нечего делать, прощаю тебе: закрой же глаза. Теперь открой", — прибавил он по прошествии минуты. Ашик вскрикнул от радости: они были у ворот Тйфлиза. Принеся искреннюю свою благодарность и взяв свою суму с седла, Ашик-Кериб сказал всаднику: "Ага, конечно, благодеяние твое велико, но сделай еще больше; если я теперь буду рассказывать, что в один день поспел из Арзиньяна в Тифлиз, мне никто не поверит; дай мне какое-нибудь доказательство".- "Наклонись,- сказал тот, улыбнувшись,- и возьми из-под копыта коня комок земли и положи себе за пазуху; и тогда если не станут верить истине слов твоих, то вели к себе привести слепую, которая семь лет уж в этом положении, помажь ей глаза — и она увидит". Ашик взял Кусок земли из-под копыта белого коня, но только он поднял голову, всадник и конь исчезли; тогда он убедился в душе, что его покровитель был не кто иной, как Хадерилиаз (св. Георгий).
Только поздно вечером Ашик-Кериб отыскал дом свой; стучит он в двери дрожащею рукою, говоря: "Ана, ана (мать), отвори: я божий гость, я холоден и голоден; прошу, ради странствующего твоего сына, впусти меня". Слабый голос старухи отвечал ему: "Для ночлега путников есть дома богатых и сильных, есть теперь в городе свадьбы — ступай туда; там можешь провести ночь в удовольствии".- "Ана,- отвечал он,- я здесь никого знакомых не имею и потому повторяю мою просьбу: ради странствующего твоего сына впусти меня". Тогда сестра его говорит матери: "Мать, я встану и отворю ему двери".- "Негодная,- отвечала старуха,- ты рада принимать молодых людей и угощать их, потому что вот уже семь лет, как я от слез потеряла зрение". Но дочь, не внимая ее упрекам, встала, отперла дверк и впустила Ашик-Кериба: сказав обычное приветствие, он сел и с тайным волнением стал осматриваться: и видит он-на стене висит в пыльном чехле его сладкозвучный сааз. И стал он спрашивать у матери: "Что висит у тебя на стене?" — "Любопытный ты гость,- отвечала она,- будет и того, что тебе дадут кусок хлеба и завтра отпустят тебя с богом".- "Я уж сказал тебе,- возразил он,- что ты моя родная мать, а это сестра моя, и потому прошу объяснить мне, что это висит на стене?"- "Это сааз, сааз",- отвечала старуха сердито, не веря ему. "А что значит сааз?" — "Сааз то значит, что на ней играют и поют песни". И просит Ашик-Кериб, чтоб она позволила сестре снять сааз и показать ему. "Нельзя,- отвечала старуха,- это сааз моего несчастного сына, вот уже семь лет он висит на стене и ничья живая рука до него не дотрогивалась". Но сестра его встала; сняла со стены сааз и отдала ему; тогда он поднял глаза к небу и сотворил такую молитву: "О! всемогущий аллах! если я должен достигнуть до желаемой цели, то моя семиструнная сааз будет так же стройна, как в тот день, когда я в последний раз играл на ней". И он ударил по медным струнам, и струны согласно заговорили; и он начал петь: "Я бедный Кериб (нищий) — и слова мои бедны; но великий Хадерилияз помог мне спуститьея с крутого утеса, хотя я беден и бедны слова мои. Узнай меня, мать, своего странница". После этого мать его зарыдала и спрашивает его: "Как тебя зовут?"- "Рашид" (храбрый),- отвечал он. "Раз говори, другой раз слушай, Рашид,- сказала она,- своими речами ты изрезал сердце мое в куски. Нынешнюю ночь я во сне видела, что на голове моей волосы побелели, а вот уж семь лет я ослепла от слез; скажи мне ты, который имеешь его голос, когда мой сын придет?" — И дважды со слезами она повторила ему просьбу. Напрасно он называл себя ее сыном, но она не верила, и спустя несколько времени просит он: "Позволь мне, матушка, взять сааз и идти, я слышал, здесь близко есть свадьба: сестра меня приводит; я буду петь и играть, и все, что получу, принесу сюда и разделю с вами",- "Не позволю,- отвечала старуха,- с тех пор, как нет моего сына, его сааз не выходил из дому". Но он стал клясться, что не повредит ни одной струны,- "а если хоть одна струна порвется, -продолжал Ашик,- то отвечаю моим имуществом". Старуха ощупала его сумы и, узнав, что они наполнены монетами, отпустила его; проводив его до богатого дома, где шумел свадебный пир, сестра осталась у дверей слушать, что будет.
В этом доме жила Магуль-Мегери, и в эту ночь она должна была сделаться женою Куршуд-бека. Куршуд-бек пировал с родными и друзьями, а Магуль-Мегери, сидя за богатою чапрой (занавес) с своими подругами, держала в одной руке чашу с ядом, а в другой острый кинжал: она поклялась умереть прежде, чем опустит голову на ложе Куршуд-бека. И слышит она из-за чадры,, что пришел незнакомец, который говорил: "Селям алейкюм: вы здесь веселитесь и пируете, так позвольте мне, бедному страннику, сесть с вами, и за то я спою вам песню".- "Почему же нет,- сказал Куршуд-бек.- Сюда должны быть впускаемы песельники и плясуны, потому что здесь свадьба: спой же что-нибудь, Ашик (певец), и я отпущу тебя с полной горстью золота".
Тогда Куршуд-бек спросил его: "А как тебя зовут, путник?" — "Шинды Гёрурсез (скоро узнаете)".- Что это за имя,- воскликнул тот со смехом.- Я первый раз такое слышу!" — "Когда мать моя была мною беременна и мучилась родами, то многие соседи приходили к дверям спрашивать, сына или дочь бог ей дал: им отвечали — шинды-гёрурсез (скоро узнаете). И вот поэтому, когда я родился, мне дали это имя".- После этого он взял сааз и начал петь:
"В городе Халафе я пил мисирское вино, но бог мне дал крылья, и я прилетел сюда в день".
Брат Куршуд-бека, человек малоумный, выхватил кинжал, воскликнув: "Ты лжешь; как можно из Хала-фа приехать сюда в день?"
"За что ж ты меня хочешь убить,- сказал Ашик,- певцов обыкновенно со всех четырех сторон собирают в одно место; и я с вас ничего не беру, верьте мне или не верьте", "Пускай продолжает",- сказал жених, и Ашик-Кериб запел снова: "Утренний намаз творил я в Арзиньянской долине, полуденный намаз в городе Арзруме; пред захождением солнца творил намаз в городе Карее, а вечерний намаз в Тифлизе. Аллах дал мне крылья, и я прилетел сюда; дай бог, чтоб я стал жертвою белого коня, он скакал быстро, как плясун по канату, с горы в ущелья, из ущелья на гору: Маулям (создатель) дал Ашику крылья, и он прилетел на свадьбу Магуль-Мегери".
Тогда Магуль-Мегери, узнав его голос, бросила яд в одну сторону, а кинжал в другую. "Так-то ты сдержала свою клятву,- сказали ее подруги,- стало быть, сегодня ночью ты будешь женою Куршуд-бека".- "Вы не узнали, а я узнала милый мне голос",- отвечала Магуль-Мегери; и, взяв ножницы, она прорезала чапру. Когда же посмотрела и точно узнала своего Ашик-Кериба, то вскрикнула, бросилась к нему на шею, и оба упали без чувств. Брат Куршуд-бека бросился на них с кинжалом, намереваясь заколоть обоих, но Куршуд-бек остановил его, примолвив: "Успокойся и знай: что написано у человека на лбу при его рождении, того он не минует".
Придя в чувства, Магуль-Мегери покраснела от стыда, закрыла лицо рушю и спряталась за чапру.
"Теперь точно видно, что ты Ашик-Кериб,- сказал жених,- но поведай, как же ты мог в такое короткое время проехать такое великое пространство?" — "В доказательство истины,- отвечал Ашик,- сабля моя перерубит камень, если же я лгу, то да будет шея моя тоньше волоска; но лучше всего приведите мне слепую, которая бы семь лет уж не видала свету божьего, и я возвращу ей зрение". Сестра Ашик-Кериба, стоявшая у двери и услышав такую peчь, побежала к матери. "Матушка! — закричала она,- это точив брат и точно твой сын Ашик-Кериб",-- и, взяв ее под руку, привела старуху на пир свадебный. Тогда Ашик взял комок земли из-за пазухи, развел его водою и намазал матери глаза, примолвя: "Знайте все люди, как могущ и велик Хадрилиаз",- и мать его прозрела. После этого никто не смел сомневаться в истине слов его, и, Куршуд-бек уступил ему безмолвно прекрасную Магуль-Мегери. Тогда в радости Ашикг-Кериб сказал ему: "Послушай, Куршуд-бек, я тебя утешу: сестра моя, не хуже твоей прежней невесты, я богат: у ней будет не менее серебра и золота; итак, возьми ее за себя -и будьте так же счастливы, как я с моей дорогою Магуль-Мегери".
|
