|
6
Итак, в послании к «А. Д. З.» Лермонтов имел в виду трех студентов Московского университета — Закревского, Гагарина и Тиличеева1. Главой триумвирата был А. Д. Закревский. С ним Лермонтов чаще встречался, к нему был дружески расположен. С ним и Гагариным принял участье в известной «маловской истории».
16 марта 1831 г., когда студенты этико-политического факультета решили произвести демонстрацию на лекции проф. Малова и обратились за содействием к студентам других факультетов, словесники оказались наиболее отзывчивыми. Костенецкий, возглавлявший студенческое движение, вспоминал, что в назначенный день на лекцию Малова пришли среди других словесников князь Гагарин, Закревский, Огарев; пришли и студенты математического факультета — Герцен, Диомид Пассек и др.
В воспоминаниях Костенецкого фамилия Лермонтова как участника демонстрации не названа. Но мы знаем, что Лермонтов за свое участие в «маловской истории» ожидал строгого наказания, по словам его товарища Н. И. Поливанова, у которого на квартире (в доме на Молчановке) 23 марта 1831 г. написал стихотворение, исполненное мрачного предчувствия, чувства обреченности:
Послушай! Вспомни обо мне,
Когда законом осужденный
В чужой я буду стороне —
Изгнанник мрачный и презренный...
По словам Костенецкого, он был мало знаком с Лермонтовым, хотя тот часто садился подле него на лекциях. Но Лермонтов много лет спустя на Кавказе быстро узнал товарища по университету оба были в ссылке.
В воспоминаниях Костенецкого есть одно место, не привлекавшее до сих пор внимания ни одного из исследователей Лермонтова, а между тем бросающее неожиданный свет на студенческую жизнь поэта.
Костенецкий, писавший свои мемуары в 1872 г., вспоминал, что «Николай Огарев, Герцен и Закревский составляли какой-то триумвират, и хотя они были и разных факультетов, но они всегда ходили вместе и неразлучно»3. Таким образом, Закревский, товарищ Герцена и Огарева, служил нитью, связывавшей Лермонтова-студента с двумя замечательными представителями молодой радикальной интеллигенции 30-х годов.
В беседах с Закревским до Лермонтова долетали идейные токи, воспламенявшие будущего Искандера и его друга. В 1831—1832 гг. еще не было тех прославленных кружков Станкевича и Герцена, которые были воспеты в «Былом и думах». 9 июля 1833 г. Герцен признавался Огареву: «Ты, Вадим (Пассек) и я — мы составляем одно целое», хотя осенью 1831 г. он уже познакомился с Н. Сатиным и Н. Сазоновым. В эти же годы «неистовый Виссарион» еще не входил в круг тех товарищей Станкевича, которые предались изучению немецкой идеалистической философии. Сен-симонистские взгляды сложились в кружке Герцена, шеллингианство охватило кружок Станкевича уже по выходе Лермонтова из университета. Следовательно, рассуждать о Лермонтове-студенте как одиночке, не входившем в студенческие кружки Герцена и Станкевича, неисторично, потому что этих кружков, как мы утверждаем, и не существовало в годы пребывания Лермонтова в Московском университете с тем специфическим содержанием их идейных споров и расхождений, как это обычно излагается в трудах по истории русской общественной мысли того времени.1
В университете были разнородные группировки и объединения студентов: рядом с политическим кружком Сунгурова, питомца Университетского благородного пансиона, было «литературное общество № 11», в котором среди казеннокоштных студентов едва ли не главную роль играл В. Г. Белинский; в октябре 1831 г. возникло «дружеское общество» из трех студентов — Я. Неверова, И. А. Оболенского и И. П. Клюшникова. К ним присоединился несколько позже Н. В. Станкевич, о кружке которого с участием Белинского, К. Аксакова, С. Строева, В. Красова, О. Бодянского и др. можно говорить только с 1833 г., когда Лермонтов был в Петербурге. Было еще несколько небольших по составу студенческих групп 1.
Станкевич, поэт и драматург, печатавшийся в московских и петербургских журналах и газетах («Телескоп», «Бабочка»), студент-словесник, интересовался Лермонтовым, который, наверное, читал его стихотворения. Приятель Станкевича, поэт Красов, помнил студента Лермонтова, когда они давно разошлись на жизненном пути. В 1841 г. Красов спрашивал в письме А. А. Краевского, редактора «Отечественных записок»: «Что наш Лермонтов? Нынешней весной, пред моим отъездом в деревню за несколько дней, я встретился с ним в зале благородного собрания — он на другой день ехал на Кавказ. Я не видал его 10 лет (он когда-то был короткое время моим товарищем по университету) — и как он изменился! Целый вечер я не сводил с него глаз. Какое энергическое, простое, львиное лицо!» Лермонтов не входил в указанные выше студенческие кружки, но знал об них, как и его знали члены этих кружков. Любопытный факт: студент Костенецкий, по его словам, «был мало знаком с Герценом, с Огаревым хорошо сошелся; мы часто вместе читали по-немецки Шиллера, и он подарил мне четыре стереотипных томика сочинений этого поэта, написав на каждой книжечке: «Якову от Николая»1. Таким образом, личная приязнь, частые встречи Костенецкого с Огаревым не привели его к более действенному общению с Герценом. Так и знакомство Лермонтова с Закревским, приятелем Герцена и Огарева, не перешло в личную связь между ними и поэтом. Это, разумеется, не снимает утверждения, что умственная жизнь, кипевшая в студенческих кружках, политические интересы, волновавшие передовое студенчество, были близки Лермонтову, о чем в данных материалах к биографии поэта лишь частично приходится говорить2.
Но необходимо подчеркнуть, что Лермонтов был связан с товарищеской средой, что у него был свой кружок, в который входили как студенты, так и внеуниверситетские его друзья; в этом кружке разгорался его поэтический талант, находя привет, поддержку. Лермонтов и его товарищи в беседах на общественные, литературные темы, при обсуждении театральных постановок Малого театра с участием Мочалова, Щепкина, во многих вопросах думали о том же, о чем велись споры в передовых студенческих кружках.
7 июня 1831 г. Лермонтов сделал на письме В. А. Шеншина к Н. И. Поливанову приписку к последнему, называя его «любезным другом» и делясь с ним своими интимными тревогами, вызвавшими характерное признание: «Нет, друг мой! мы с тобой не для света созданы». Шеншин, между прочим, сообщал Поливанову: «Николай в деревне, Закревский избаловался. Других ерников3... я не вижу, — не полагай довольного удовольствия с ними быть в компании»4.
Итак, А. Д. Закревский снова нам встречается и попрежнему в кругу друзей Лермонтова.
Н. И. Поливанов (1814—1874) не был студентом Московского университета, он учился с Лермонтовым в школе гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров. Сын тайного советника, о балах которого писались статейки в московских журналах, будущий Лафа (герой «Гошпиталя» и «Уланши»)
|
