|
I.
Лермонтов — все еще спорный поэт. Спорят не о размерах его таланта, даже не об его историко-литературном значении, а преимущественно о внутреннем смысле его творчества. Это — судьба почти всякого большего писателя. Художественные создания суггестивно вызывают в каждом из нас свой ряд эмоций и мыслей, и уже одно это обстоятельство в значительной степени предопределяет различия в наших суждениях о писателе. Интуиция, здесь законная более, чем где-либо, нередко с успехом вступает в борьбу с логикой аргументов. Всего сильнее чувствуется это при оценке лирических поэтов. Нелегко уловить рельеф дюн, поверхность которых то и дело изменяется под давлением ветра: так же трудно бывает порою уловить твердую сердцевину лирической поэзии с её капризным перебоем чувств и настроений. Лермонтов в этом отношении, несомненно, представляет значительные трудности. Еще Белинский, анализируя стихотворения Лермонтова, нашел в них «все силы, все элементы, из которых слагается жизнь и поэзия»: «несокрушимая сила и мощь духа, смирение жалоб, елейное благоухание молитвы, пламенное, бурное одушевление, тихая грусть, кроткая задумчивость, вопли гордого страдания, стоны отчаяния, таинственная нежность чувства, неукротимые порывы дерзких желаний, целомудренная чистота, недуги современного общества, картины мировой жизни, хмельные обаяния жизни, укоры совести, умилительное раскаяние, рыдание страсти и тихие слезы, как звук за звуком, льющиеся в полноте умирённого бурею жизни сердца, упоения любви, трепет разлуки, радость свидания, чувство матери,
презрение к прозе жизни, безумная жажда восторгов, полнота упивающегося роскошью бытия духа, пламенная вера, мука душевной пустоты, стон отвращающегося самого себя чувства замершей жизни, яд отрицания, холод сомнения, борьба полноты чувства с разрушающею силою рефлексии, падший дух неба, гордый демон и невинный младенец, буйная вакханка и чистая дева — все, все в поэзии Лермонтова: и небо и земля, и рай и ад»... Такая расточительная роскошь и такое неизмеримое богатство идей и образов! И хочется спросить себя: «Где же тут полнее всего выражается душа Лермонтова? что можно считать основным в этом разнообразии мотивов?» Хочется свои интуитивные восприятия прояснить логикой аргументов. По отношению к Лермонтову сущность вопроса сводится к определению философского смысла его поэзии. Правда, В.О. Ключевский (в статье «Грусть») не советовал нам искать у Лермонтова «того поэтического света, какой бросает поэт-философ на мироздание, чтобы по-своему осветить соотношение его частей, их стройность или нескладицу», и утверждал, что «у него нет поисков смысла жизни», что он — «поэт не миросозерцания, а настроения», что «поэзия Лермонтова — только настроение без притязания осветить мир каким-либо философским или поэтическим светом, расшириться в цельное миросозерцание». Но если у поэта, действительно, нет цельного миросозерцания, у него могут быть элементы миросозерцания, и важно выяснить эти элементы и их сочетание, определяемое психологией поэта, которая во всех подобных случаях должна служить для исследователя руководящим компасом. Наконец, самое «настроение» поэта, его поэтическая концепция мира уже есть философия. в сущности каждый истинный поэт философ. Философ даже и в том случае, если он не знаком ни с одной философской книгой. Философично само поэтическое созерцание. Душа поэта — призматический кристалл, в котором преломляется его мироощущение. У поэта — своя, непосредственная философия, которая может обладать даже большой внутренней
убедительностью, если он сумеет очаровать нас своими образами и звуками. Имел ли известный шеллингианец, проф. М. Г. Павлов, какое-нибудь влияние на Лермонтова или не имел никакого, все равно мы в праве искать философского содержания в его поэзии. «Музыка моего сердца», писал Лермонтов в одной заметке 1830 г., «была совсем расстроена нынче. Ни одного звука не мог я извлечь из скрипки, из фортепьяно, чтоб они не возмутили моего слуха». Для поэта мир — величественная арфа, настроенная в тон «музыке» его сердца. Лермонтов дорожит музыкой своего сердца и инстинктивно ищет гармонии в мироздании. в этом смысле у него есть своя философия. её предметом является вековечная проблема о земле и небе , как двух стихиях нравственного бытия человека. Наша литературная критика уже не раз говорила об «элементах немецкого идеалистического романтизма» в поэзии Лермонтова (Коробка), об его «громадном тяготении к сверхчувственному миру» (Андреевский), об его «поэтическом лунатизме» (Спасович), об его мистическом «движении — оттуда сюда» (Мережковский) и пр. Разобраться в этом вопросе первостепенной важности значит открыть тот внутренний свет, который озаряет все мотивы и образы в поэзии Лермонтова, значит найти золотые нити в сложной ткани его творчества.
Читать вторую часть>>
|
