|
I
В 1913 г. Н. О. Лернер извлек из черновой тетради Лермонтова стихотворное обращение к «А. Д. З....» и напечатал его с пропуском двух слов в «Русском библиофиле» (№ 8), отнеся время его написания к 1831 г. Полный текст (но без вариантов) впервые появился в I т. Полного собрания сочинений Лермонтова под редакцией Б. М. Эйхенбаума (стр. 208). Напомню это стихотворение:
О ты, которого клеврет твой верный Павел
В искусстве ёрников в младенчестве наставил;
О ты, к которому день всякий Валерьян
На ваньке приезжал ярыгой, глуп и пьян,
Которому служил лакеем из лакеев
Шут, алырь, женолаз, великий Теличеев1,
Приветствую тебя и твой триумвират: —
И кто сказать бы смел, что чорт тебе не брат?
Комментируя это стихотворение и другое, извлеченное им из той же черновой тетради («Счастливый миг»), Н. О. Лернер писал: «Юноша-поэт был тогда студентом Московского университета, одним из участников великосветской «bande joyeuse» и щедро платил дань молодости... В обращении к неизвестному А. Д. З. отразились своеобразные интересы молодеческого дружеского кружка». Редактор последнего пятитомного собрания сочинений Лермонтова воздержался от всяких разъяснений данного послания, от расшифровки упоминаемой здесь группы лиц, знакомых поэту. А между тем это стихотворение заслуживает внимания, так как раскрывает лермонтовское окружение в студенческие годы, указывает тех людей, с которыми сталкивался молодой поэт, помогает найти ключ к определению той идейной атмосферы, которой дышал студент Лермонтов. Судить об адресате по этому посланию и выводить заключение только о «молодеческом» характере встреч поэта с перечисленными лицами крайне рискованно. Сам Лермонтов по поводу Печорина и его товарищей студентов, которых в Москве прозвали «la bande joyeuse», говорил: «Суждения Жоржа в то время были резки, полны противоречий, хотя оригинальны, как вообще суждения молодых людей, воспитанных в Москве и привыкших без принуждения постороннего развивать свои мысли» («Княгиня Лиговская», гл. V). Последняя строка послания к «А. Д. З.»:
И кто сказать бы смел, что чорт тебе не брат! —
как раз и показывает в приятеле поэта «печоринскую» черту резкого своеобразия, оригинальности, независимости, выделения из обычной толпы посредственностей.
Адресат Лермонтова — А. Д. З. — Андрей Дмитриевич Закревский в год обращения к нему поэта с стихотворным посланием был студентом Московского университета. Ему Лермонтов читал свои интимные стихи, свои поэтические опыты разных жанров. Поклонник поэта пропагандировал его в избранном кругу. 15 августа 1831 г. в Костроме А. Закревский вписал в альбом Юрия Никитича Бартенева начало поэмы «Демон», поэмы «Азраил» и, видимо, особенно понравившееся ему философски насыщенное стихотворение Лермонтова «1831-го января»:
Редеют бледные туманы
Над бездной смерти роковой,
И вновь стоят передо мной
Веков протекших великаны;
Они зовут, они манят,
Поют, и я пою за ними,
И полный чувствами живыми
Страшуся поглядеть назад.
Чтоб бытия земного звуки
Не замешались в песнь мою,
Чтоб лучшей жизни на краю
Не вспомнил я людей и муки;
Чтоб я не вспомнил этот свет,
Где носит все печать проклятья,
Где полны ядом все объятья,
Где счастья без обмана нет.
(Т. I, стр. 171.)
Произведения студента Лермонтова появились в том альбоме, где за год перед этим Пушкин вписал свой сонет «Мадонна» с пометой: «30 августа 1830, Москва, в память любезному Юрию Никитичу Бартеневу». Бывший питомец Благородного университетского пансиона Ю. Н. Бартенев, в 30-х годах директор Костромской гимназии, проживая в Москве, завязал тесные связи с литературными и научными кругами. В числе его знакомых были: М. Погодин и С. Шевырев1, В. Ф. Одоевский2, Н. М. Загоскин, Н. А. Полевой3, Федор Кони, Авдотья и Федор Глинки, И. Лажечников, А. Тепляков, В. Бенедиктов, А. Зилов, А. Греков, И. Мятлев, Е. Растопчина, А. Башуцкий, Н. Сушков, Т. Филиппов, Н. Щербина, Я. Полонский и мн. др.
Иосиф Романович Грузинов, на которого Лермонтов в 1829 г. написал эпиграмму (в год выбытия Грузинова из Университетского пансиона4), посвятил Ю. Н. Бартеневу свой роман «Записки покойного Якова Васильевича Базлова» (М., 1863, ч. I и II)5. Профессор Московского университета М. А. Максимович (учитель Лермонтова в Университетском пансионе) напечатал в «Телескопе» (1833, № 4) письмо к Ю. Н. Бартеневу под заглавием «О степенях жизни и смерти», помеченное 1832 г. 30 декабря6.
Бартенев интересовался философскими направлениями, в частности философией откровения, творениями отцов церкви, западноевропейских мистиков. Он находился в переписке с проф. Ф. А. Голубинским (1797—1854), который поражал известного немецкого путешественника Августа Гакстгаузена своими философскими познаниями и по поводу которого Шеллинг обычно задавал вопрос посещавшим его русским: «Знаете ли вы философа Голубинского?»1. Как увидим ниже, специфический характер философских интересов Бартенева мог служить одним из пунктов притяжения Закревского к нему и его библиотеке. Бартеневу был близок бывший домашний и пансионский учитель Лермонтова А. З. Зиновьев2, которому он завещал свои обширные записки, лишь частично опубликованные в «Русском архиве» и в «Русской старине»3.
Общение университетского товарища Лермонтова с таким представителем культурного общества, каким был Юрий Бартенев, показывает, что образ жизни А. Закревского слагался не только из «молодеческих» проявлений. Известные нам биографические материалы об А. Д. Закревском рисуют талантливого человека с сильным интересом к литературе, театру, философии, историческим проблемам. Одно из его печатных произведений, не зарегистрированное за ним ни в одном библиографическом указателе, произвело большой шум в литературных кругах и в частности в университетских.
А. Д. Закревский был сыном генерал-майора Дмитрия Андреевича Закревского и Марии Григорьевны Закревской. Его отец слегка пострадал за подачу в отставку при Павле I и был восстановлен в звании генерал-майора при Александре I.
А. Д. Закревский родился 12 августа 1813 г. в имении Одоевщина, Хвалынского уезда, Саратовской губ. О характере его домашнего образования можно судить по заявлению Закревского в правление Московского университета от 24 августа 1828 г. о принятии его в студенты нравственно-политического отделения: шестнадцатилетний Закревский заявлял, что он обучался в доме родителей закону божию, всеобщей и российской истории, всеобщей географии, риторике, математике, физике, языку латинскому, французскому, немецкому и греческому. В тот же день он подвергся испытанию у профессоров Снегирева, Погодина, Ивашковского, Болдырева, Чумакова, нашедших его способным к слушанию лекций, о чем было доложено 31 августа 1828 г. в правлении университета. А. Д. Закревский, как полагалось, написал заявление о непринадлежности к тайным обществам, об обязательстве ношения форменной одежды (28 сентября) и известил университетскую администрацию, что проживает в собственном доме, № 288, в Арбатской части, в 3-м квартале2. Через четыре года он покинул Московский университет, задержавшись на год сверх законного срока. В 1832 г. он окончил словесное отделение со званием кандидата вместе с даровитыми товарищами — М. Чистяковым, Я. Неверовым, И. Клюшниковым, В. Межевичем, К. Лебедевым и др.3.
До нас дошло «Рассуждение студента Андрея Закревского», поданное 29 апреля 1832 г. Небольшое сочинение на тему «Показание главных обстоятельств, побудивших римлян к восстановлению монархического правления»1, обнаруживает знакомство студента с сочинениями античных историков в оригинале, с современной европейской литературой и сквозь официальный тон дает возможность уловить сочувствие автора к римской вольности, негодование по адресу развращенных Сарданапалов — похитителей престолов и по адресу военного деспотизма, тяготение к прочным «законам», регулирующим государственную жизнь, также к смягчению ужасающих общественных противоречий — богатства аристократии и нищеты «низшего класса». Бросается в глаза попытка понять исторические явления в свете общих философских законов: студент 30-х годов с кафедры и в книгах, европейских и русских, постоянно слышал о различных теориях всемирно-исторического процесса, о смене народов-гегемонов в истории культуры человечества и т. п. Идеи Гердера, Фихте, Шеллинга, Гегеля, Гизо горячо обсуждались студенческой молодежью.
Я привожу это неизданное рассуждение А. Д. Закревского:
«Показание главных обстоятельств, побудивших римлян
к восстановлению монархического правления.
Рассуждение студента Андрея Закревского.
Подано 29 апреля 1832 года.
Восстановление римлянами монархического правления есть одно из великих происшествий, составляющих эпоху в истории народов. Но каким образом римлянин так дешево уступил свою вольность, приобретение коей стоило великих потоков крови? Каким образом Октавий Август, глава демократической партии, мог сделаться самодержавным, тогда как 700 лет свирепствовала борьба между народом и сенатом, достойно каждый за себя стоявших? О сих-то обстоятельствах я должен сказать в предлагаемом кратком рассуждении. Главные обстоятельства, восстановившие монархическое правление в Риме, были:
1) Испорченность нравов. Римляне сего времени уже были не те строгие блюстители нравственности, не те сподвижники Регула и Фабриция, Сцеволы и Коклеса, кои сделались достоянием поэзии; Крассы, Лукуллы, Гортензии, Помпеи перевезли богатства Азии в Рим и жили, не заботясь о власти, роскошествуя и утопая в несметных богатствах. Ни один писатель не умолчал об этой порче нравов, предвестнице народного упадка. Саллюстий (от I до XIV главы в Катилине) представляет картину тогдашнего развращения, которую нельзя читать без ужаса и омерзения. Тацит (Annal., I, 1, 2) глубоко означает это совершенное изнеможение духовных сил Рима. Цицерон (в бесчисленных местах), Плиний, даже Цезарь, но особенно Варрон. Законное ограничение (Leges: orchia, fannia, Didia и проч.1) не могло искоренить роскоши, ибо она сделалась обычаем. Какое дело для сих Сарданапалов до правления? Они равнодушно смотрели на встречи, кроме наслаждений и удовольствий. Необыкновенное богатство аристократов было основано на
2) Чрезвычайной бедности низшего класса, и около 40 года до Р. Х. в одном Риме было 200 000 нищих (Capite Censi2), готовых на первое предложение какого-нибудь Мария. Это было причиною сильных успехов всех похитителей законной власти, начиная с Тиберия Гракха по Октавия включительно, и служило основою для:
3) Военного деспотизма, уничтожившего древнюю свободу римлян. Военная сила была главным элементом борьбы Демократии с Аристократиею; первый пример показал сему homo novus, Марий, шествовавший по следам двух Гракхов. Он легко набрал огромное воинство, составленное из Capite Censi, и силе сената, приобретенной в продолжение внешних войн, противопоставил силу оружия, которая процветала.
4) Уничтожение силы законов3. Какое же общество может устоять без власти, без законов? Когда страсти и капризы какого-нибудь демагога Силлы или Помпея требовали безусловного повиновения, угрожая в противном случае смертию, проскрипциею или совершенным разграблением, пожаром, казнями... которых жаждали волны Демократов, пользуясь оными, как случаями к обогащению? Без закона нет порядка; беспорядок есть признак смерти, или явление монархии необходимо. Мы видим пример тому во Французской революции. В таком состоянии является нам Рим после смерти Цезаря, при коем основы республики сильно поколебались. Если Цезарь достоин был своей участи, то чего ожидал Сенат, установляя Триумвират Rei publicae constituendae, тогда как народ требовал мщения за смерть своего благодетеля, отказавшего, по завещанию, ему большие суммы? После уничтожения (46 до Р. Х.) Помпеянской партии Цезарь является совершенным самодержцем и 45-го года получил достоинство Imperatoris perpetui: остались одни формы Республики! После Юлия Цезаря самые
5) Внутренние и внешние политические обстоятельства не могли иметь другого последствия: — ибо восстановление Республики было невозможно. — Вот в каком состоянии представляется сцена политических действий тогдашнего времени: три партии образовались по смерти Императора:
Республиканская (Брут и Кассий), Сенатская (Октавий, Цицерон, Порций) и Цезарева (Антоний, Лепид, а потом и Октавий). Возвещенная амнистия не могла состояться вследствие образования сих партий. Цизальпинская Галлия, служившая поводом к войне Мутиненской (bellum mutinense) между Брутом и Антонином — дала знак к начатию кровопролитнейших гражданских войн. Сенат, устами Цицерона, объявил Антония врагом Сената и народа и поручил Октавию вести войну с Цезаревою партиею. Племянник Цезаря устрояет новый Триумвират вследствие Болонской конференции (43 года) под именем Triumviri Rei publicae Constituendae, и Сенат признает сие установление. После ужасных сцен партия Сената разрушена, и началась борьба Олигархии с Республикою, т. е. партии Цезаревой и партии Брута и Кассия. Успехи последней на Востоке кончились вместе с жизнью ее начальников, после Филиппинской битвы, 42-го года. Тогда в недрах торжествующей Олигархии началось развиваться семя раздора. Октавий и Антоний стремились к одной цели — к единовластию. Лепид был слаб, а Помпей сын, преждевременною своею смертию, ускорил превращение Триумвирата в Дуумвират. Война непременно тотчас бы возгорелась между Антонием и Октавием, если бы не 1) внешние войны и 2) Октавия, сестра Августа, выданная за Антония. Но когда легионы Октавия победили Далматов и Панонцев, когда Антоний, сражаясь с сильными тогда Парфянами, лишил Сирийского царя Артавазда его владений, отдал оные Клеопатре и отослал Октавию к ее брату, тогда Октавий побудил сенат объявить египетской царице войну, и Греция сделалась Театром последних борений враждующих партий. Партия Антония была сильнее по воинству, партия Октавия — по законности и правоте дела: Актийская битва решила успех в пользу последнего, и за 30 лет до Р. Х. умный, хитрый и благородный Октавий соделался единственным владыкою Римской республики. Август умел сделать незаметным переход от республиканского к монархическому правлению: впрочем, Римляне перестали быть республиканцами еще во время диктатора Суллы. Наконец, 6-е обстоятельство есть
Огромность римского государства, которое при уничтожении силы законов (смотри выше 4) вследствие военного деспотизма (см. обстоятельство 3-е) не могло сохранить своей целости при анархическим правлении: и тяжесть Рима раздавила бы его самого, и огромное тело, не связуемое одним каким-либо узлом, все в себе сосредоточивающим, распалось бы на многие части.
Основание падения Западной Римской империи, говорит германский историк Аст, заключается в самой сущности человечества, ибо вечно образующийся и проявляющийся дух человечества, вполне выразив внешний и политический элемент свой в римском владычестве, долженствовал проявить и внутренний идеальный элемент свой: для сего нужен был новый мир, в котором оный долженствовал вполне развиться. Явились новый народ (германский) и новая религия (христианство).
Студент Андрей Закревский».
Перейти к чтению второй части>>
|
