|
4
Одновременно с А. Д. Закревским 20 августа 1828 г. подал в правление Московского университета о принятии его в своекоштные студенты словесного отделения князь Валериан Павлович Гагарин. Сын тайного советника, обер-прокурора Правительствующего сената князя Павла Павловича Гагарина (род. 4 марта 1787 г.), внесенный по Московской губернии в пятую часть родословной книги московского дворянства, Валериан Гагарин (род. в 1812 г.) был связан родственными узами с родовитым барством: его сестра, Софья Павловна, была замужем за кн. Андреем Петровичем Оболенским; брат, Андрей Павлович, умерший 7 января 1828 г. в звании шталмейстера, был женат на княжне Екатерине Сергеевне Меньшиковой (умерла 24 декабря 1835 г.).
Свое заявление он подписал характерной для того времени подписью: «Князь Валериан княж Павлов сын Гагарин». В 1828 г. ему было 16 лет. Согласно заявлению, он обучался в доме родителей закону божию, арифметике, алгебре, геометрии, истории, географии всеобщей и российской, словесности российской и французской, началам физики и естественной истории, языкам латинскому, греческому, немецкому и английскому. 27 августа профессора Снегирев, Погодин, Чумаков, Болдырев и Мерзляков в своем донесении в правление нашли его способным к слушанию лекций.
После подписания обычных в то время канцелярских бумаг (его отец 10 сентября 1828 г. дал подписку, что его сын «будет являться в предписанной от начальства одежде и своим поведением не нанесет начальству никакого беспокойства»1) Валериан Гагарин был зачислен в студенты Московского университета, но курса не кончил. Арестованный по делу сунгуровского тайного кружка студент Я. И. Костенецкий, придя 17 января 1832 г. к коменданту, встретил у него в уланском мундире Валериана Гагарина2. Но еще в 1831 г. Гагарин находился в университете, т. е. три года вращался в студенческой среде. Недалекий, в оценке Лермонтова, с привычками аристократической «золотой молодежи», он, однако, был неплохим товарищем, не отставал, как увидим ниже, от тех студентов, которые в демонстрациях выражали свое негодование против бездарной профессуры, а заодно и против казарменного университетского режима.
В числе членов следственной комиссии по сунгуровскому делу был его отец. Когда однажды обвиняемый Костенецкий был введен в доме генерал-губернатора в комнату, где заседала комиссия, в ней находились только князь П. П. Гагарин и флигель-адъютант граф Строганов. Костенецкий рассказывает в своих воспоминаниях: «Когда я вошел в присутствие, князь Гагарин сказал графу мою фамилию и начал ему по-французски очень хвалить меня, называть благороднейшим и даровитым молодым человеком, завлеченным злонамеренными людьми».
Совершенно очевидно, что Валериан Гагарин рассказал отцу о студенте Костенецком, выделявшемся среди молодежи своим активным поведением в моменты, требовавшие открытого выражения общественных симпатий. В свою очередь, можно думать, отец передавал ему подробности политического процесса, тем более что члены комиссии, как вспоминал Костенецкий, не придавали серьезного значения сунгуровскому делу, нестрогая резолюция по которому была отменена самим царем Николаем2.
Допустимо предположение, что студент Лермонтов мог услышать от Валериана Гагарина более точные сведения о тайном политическом обществе, чем те толки и слухи, которые бродили в московском обществе. Перед юношей-поэтом открывался знакомый ему мир воззрений и настроений, заявляемых в кружке разночинцев резко и решительно: «Во время наших посещений (рассказывает Костенецкий) Сунгуров, а особливо (его побочный брат) Гуров часто заводили с нами разговор о деспотизме, о взяточничестве нашего чиновничества, о казнокрадстве даже министров, их глупости и подлости, о бедствиях народа, несправедливости судей и прочих возмутительных предметах. При этом в особенности Гуров отличался своими неистовыми выходками против правительства и царской фамилии, читали на счет их своего сочинения стихи, рассказывали про них самые скандальные стихи и проч., и мы, разумеется, согласны были почти со всеми этими мыслями»3. Отголоски подобных разговоров звучали в университетских аудиториях. Лермонтов помнил оппозиционное настроение против царизма «студентов-братьев»:
Их гордый вид пред гордыми властями...
Если Лермонтов бывал у Гагариных, в круг его наблюдений попадало столбовое московское дворянство, раскрывавшее перед ним «соблазнительную повесть»
Сокрытых дел и тайных дум,
Картины хладные разврата,
«приличьем скрашенный порок» — все то, о чем «неумолимый и жестокий» поэт не успел поведать в больших художественных полотнах. Князь Павел Гагарин, начальник заведения призрения сирот, в честь которого князь Шаликов слагал стихотворения в связи с его филантропической деятельностью1, о котором начинающий литератор А. Д. Галахов писал в альманахе «Сиротка», изданном в пользу заведения призрения сирот, как о «человеке, измеряющем время жизни своей делами любви к ближним» (1831 г., стр. 2—3), — обольстил свою племянницу.
Что Лермонтов, зная Валериана Гагарина, на светских балах встречался с его сестрой Варварой Павловной, вполне вероятно.
В одном старинном альбоме (из частного собрания) за подписью Лермонтова даже существовало стихотворение: «Графине Варваре Павловне Гагариной (потом замужем за Солнцевым)». Приписка в скобках показывает, что записавший это стихотворение знал о жизни Гагариной, так как «Российская родословная книга», изданная кн. Петром Долгоруковым (ч. I, СПБ, 1855), подтверждает ее выход замуж за Дмитрия Петровича Солнцева (стр. 247). Привожу это стихотворение:
Львица модная, младая,
Честь паркета и ковра,
Что ты мчишься, удалая?
И тебе придет пора.
На балах ты величава.
..... круглой и вертлявой
Своенравно не виляй
И меня не раздражай.
Погоди! Тебя заставлю
Я смириться предо мной.
............
............
Перейти к чтению пятой части>>
|
