|
7
Вопрос о сходстве и различии между Лермонтовым и Пушкиным интересовал многих исследователей на протяжении всего XIX и начала XX в., но наиболее глубокое разрешение его мы находим в кратких замечаниях Белинского. И в Пушкине, и в Лермонтове Белинский видел «несокрушимую силу духа и богатырскую силу выражения», но стихи Пушкина были «столько же полны светлых надежд предчувствия торжества, сколько силы и энергии»; в стихах же Лермонтова «нет надежды, они поражают душу читателя безотрадностью, безверием в жизнь и чувства человеческие». Белинский не только указал на различие творческого облика двух поэтов, но и намекнул на социальную причину этого различия. «Лермонтов — поэт совсем другой эпохи, его поэзия — совсем новое звено в цепи исторического развития общества»1.
В этих кратких словах намечено разрешение вопроса о связи и различии двух величайших русских поэтов. Поэты, принадлежавшие почти к одному и тому же времени, оба воспринявшие передовую систему идей, прошедшие одну и ту же литературную школу байронизма, они не могли не быть творчески близки.
Борьба с деспотизмом, сочувствие освободительному движению Европы, зарисовка типического образа современной интеллигенции — лишнего человека, усиливающийся интерес к демократическим кругам — все это объединяло обоих поэтов, все это делало их произведения схожими по мыслям, настроениям, персонажам.
Самое мастерство Пушкина-художника оказывало влияние на поэтические приемы Лермонтова. Мы не рассматриваем вопроса о влиянии Пушкина на Лермонтова, поскольку этой теме посвящена специальная работа, печатаемая в данном сборнике (Д. Д. Благой, «Лермонтов и Пушкин»). Следует, однако, несколько остановиться на том, что черты несомненного сходства обоих поэтов только подчеркивают их чрезвычайно выразительные отличия друг от друга.
Поэты двух следовавших один за другим моментов в истории развития страны, они и должны были, при всех признаках близости, отличаться друг от друга. «Светлые надежды, предчувствие торжества» (Белинский) в творчестве Пушкина соответствовали общественному подъему оппозиционно настроенных элементов страны. Эта вера и радость, эта «жажда жизни и избыток чувств» незаглушенными звучат в поэзии и зрелого Пушкина, поры его высшего расцвета. Поэт знает гнет современного ему социального строя, он испытывает все муки, порожденные угнетательской властью, но он полон веры, бодрости, упования, не исчезнувших с днями его отлетевшей молодости. Безотрадность, безверие, омрачающие душу вопросы, отсутствие надежды мы слышим в поэзии Лермонтова, оформившейся в пору разгрома декабристского движения, в пору мрачных настроений многих поэтов 30—40-х годов. Но эта мрачность сочетается с «избытком несокрушимой силы духа и богатырской силы», с непреклонной волей поэта. Гармоническая муза, мудрая и уповающая, соприкоснулась с поэзией мучительной тревоги, взволнованных призывов и гордой мужественности. Соприкасаясь, поэты отталкивались; их различие было резче и ярче их сходства.
Немногочисленные дошедшие до нас замечания Лермонтова о Пушкине говорят о своеобразном сочетании у Лермонтова глубокого преклонения перед гениальным поэтом и, вместе с тем, непрестанного несогласия и борьбы с ним.
Лермонтов не раз берет пушкинские темы, но он наполняет их совершенно особым, своим, лермонтовским духом. Недаром Чернышевский, говоря о подражании молодого поэта старшему, отмечает, что идея этих стихотворений «чисто лермонтовская, самобытная, выходящая из круга пушкинских идей».
Нет никакого сомнения, что «Три пальмы» воспроизводят тему IX «Подражания Корану». В пустыне растут пальмы (у Лермонтова три, у Пушкина — одна); у их корней протекает ручей; к этому маленькому оазису направляет свой путь — у Лермонтова караван, у Пушкина — странник; прохлада оазиса успокаивает уставших путников; но пальма погибает — все дико и пустынно...
Однако, при всем сходстве содержания, строфики, отдельных строк и образов, пред нами два совершенно различные произведения, насыщенные совершенно различными настроениями и мироощущением: победой молодости и добра заканчивает свое стихотворение Пушкин; победой пустыни, бесплодных просторов — Лермонтов.
Лермонтов порою сознательно продолжает стихотворения Пушкина, причем этими продолжениями как бы возражает ему. В этом отношении характерен лермонтовский «Пророк» (1841). Самый процесс творчества различен у обоих поэтов. Об этом красноречиво свидетельствуют два схожие и резко различные стихотворения, о которых уже было упомянуто: «Разговор книгопродавца с поэтом» Пушкина и лермонтовский разговор на ту же тему: «Журналист, читатель и писатель».
«Пламенный недуг» вдохновения дает Пушкину радость рождения «размеров стройных», «звонких рифм».
Лермонтов тоже знал минуты, когда «рифмы, дружные как волны, журча, одна во след другой несутся вольной чередой», когда мир очищен благородной мечтой. Но для него, поэта эпохи разгрома декабристского восстания, типичны иные минуты творчества — мука бессонных ночей, «жадная тоска» сердца, когда
Болезненный, безумный крик
Из груди рвется, и язык
Лепечет громко, без сознанья,
Давно забытые названья...
Тогда пишу...
Роль Пушкина сказалась на всем протяжении творчества Лермонтова. Но Пушкин никогда не подавлял собой Лермонтова: он помогал Лермонтову более четко осознать себя, своеобразие своего гения. Гармоническому взгляду Пушкина на жизнь Лермонтов противопоставил свой бунтующий протест, свое непримиримое восстание против гнета и деспотизма николаевской эпохи.
***
Следует добавить, что Лермонтов изучал не только крупнейших поэтов страны. Он читал огромное количество книг, журналов, альманахов. В отрочестве он, подготовляясь к будущей поэтической работе, не считал зазорным включать в свои стихи строки из самых разнообразных поэтов, порою совершенно забытых, иногда даже неизвестных.
Например, в стихотворении 1829 г. «К Другу» он говорит:
Любовь пройдет, как тень пустого сна. —
Не буду я счастливым близ прекрасной;
Но ты меня не спрашивай напрасно:
Ты, друг, узнать не должен, кто она.
(Т. I, стр. 51.)
Оказывается, эти строки подсказаны окончанием стихотворения Астафьева «М. А. Д-ву»:
Я не был счастлив близ прекрасной,
Моя душа тоски полна...
Не спрашивай меня напрасно,
Ты не узнаешь, кто она.
В отроческих его стихах заметны заимствования из Н. П...ва (Павлова); в свою «оперу» «Цыгане» он включает неизвестно кому принадлежащую «Цыганскую песню». Эти и подобные параллели любопытны, главным образом, потому, что раскрывают круг литературного чтения поэта. Заимствование, например, из стихотворения Астафьева говорит о том, что Лермонтов читал альманах «Северная лира» на 1827 г., где это стихотворение было помещено на стр. 284—285. Следовательно, Лермонтов читал помещенные там статьи Раича и др. Заимствования из стихотворения Н. П...ва или неподписанной «Цыганской песни» очень важно как доказательство того, что поэт тщательно читал «Московский вестник» и, следовательно, мог быть знакомым со статьями теоретиков романтизма.
Лермонтов иногда, собственно говоря, не заимствует, а ссылается на общеизвестные в его пору поэтические выражения. Нетрудно видеть намек на известные стихи Языкова в «Послании» 1832 г.:
И наконец, я видел море,
Но кто поэта обманул?..
Я в роковом его просторе
Великих дум не почерпнул.
(Т. I, стр. 374.)
Исследователи видят в стихах Лермонтова самые разнообразные реминисценции — из Крылова, Хомякова, Шевырева, Бенедиктова, Подолинского и т. д. Однако все эти и подобные упоминания, ссылки, заимствования не определяли собой творческого пути Лермонтова: они были случайны и незначительны.
Перейти к чтению восьмой части>>
|
